К Путешествиям
       
  Рождество в Восточной Пруссии
 
          «В Калининграде дождь шёл даже в промежутках между дождями.»
Неточная цитата из Д. Лондона
 
             
         

«Тевтонский орден – это наше всё.»
Гид в музее «Фридландские ворота»

 
         
 

Перед поездкой в Калининград я побродила по сети: посмотреть, куда собираюсь ехать, и сориентироваться, на что стоит обратить внимание, – и заметила, сколь насыщенны фактами чужие путевые заметки… не нужно ждать такого в моём рассказе: в чужих городах при первом знакомстве с ними мне всегда бросаются в глаза какие-то мелочи, ничего, как правило, не значащие, но цепляющие меня эмоционально. С такой мелочи началась и эта поездка: оказывается, мои любимые одичавшие яблоневые сады около дома остались от располагавшейся когда-то на Средней Рогатке немецкой слободы. Четвёртого января шёл снег с дождём, стремительно темнел и заканчивался очень серый питерский день, из-под колёс автобуса летела снежная каша, но я представила вместо многоэтажек небольшие аккуратные одинаковые домики, утопающие в садах, и посчитала это хорошим предзнаменованием – и не ошиблась. Кроме того, подход – «представь, что здесь было» – стал лейтмотивом всего путешествия.

 
 
Когда ездишь в Финляндию, кажется, что ночь в здоровенном автобусе, разбавленная переходом границы – это долго и нудно. А ночь в небольшом автобусе, псковские и литовские дороги и две границы? Вот-вот. Но эта ночь привела в маленький литовский городок Таураге. До поездки я никогда о нём не слышала, но процитирую из описания тура: «До 1793 года город Таураге принадлежал Пруссии, а затем перешел к Российской империи. В начале XIX века этот важнейший укрепленный пункт на западе страны стал резиденцией Александра I. Исторические события, происходившие в городе, положили начало освобождению от наполеоновской оккупации. С 1920 года Таураге находится в составе Литвы.»
 
 
 
 

Когда мы прибыли на место, было совсем рано: звёздное тёмное небо, сквер-парк вдоль реки, шум падающей воды, закрытый ресторанчик, – поэтому мы совершили «шесть невозможных вещей до завтрака»: достали фотоаппараты (и кое-кто даже поснимал), осмотрели ближайшие достопримечательности, послушали интересный рассказ, проверили работу датчика движения в доме на холме над рекой (синхронно слева зажёгся фонарь, а справа залаяла собака), увидели три церкви, которых на самом деле две (на высоком берегу реки стоят в огнях подсветки католическая и лютеранская – и дом на месте православной), и чуть не потерялись (это был уже мой сольный номер: пока я жонглировала шапкой, перчатками и фотоаппаратом, группа чуть не ускакала – да, и к слову замечу, что все были возмутительно бодрыми после такой ночи). Горячий шоколад в тёплом и уютном зале кафе примирил меня с действительностью и наполнил силами перед длинным и дождливым днём.

 
 
Рассвело, за окном автобуса мелькали ухоженные дома и хозяйства: небогатые, но аккуратные и непривычные глазу. Прекрасно размеченные дороги хотя бы этим компенсировали своё несовершенство: потряхивало весьма ощутимо и иногда чувствовалось, что автобус «ведёт» вбок по залитому дождём полотну. В какой-то момент справа мелькнул указатель поворота на Юрбаркас: в этом городе я никогда не была, но его название неоднократно звучало в давних разговорах и накрепко связалось ассоциациями с очень интересным и неординарным человеком, так что память с готовностью откликнулось на название и на какое-то время засыпала ворохом воспоминаний.
 
 

Потом впереди замаячили высокие башни: портал на мосту королевы Луизы через Неман, въезд в Российскую Федерацию. Пока наша группа стояла в помещении поста рядом с изрядно облысевшей ёлкой в неспешной очереди на оформление, с инспекцией явился местный кот: всех осмотрел и обнюхал, с избранными – поиграл и вальяжно удалился в недра заведения. По возвращении в автобус обнаружили, что кот работал в составе группы: на полу у последнего ряда сидений притаилось недогрызенное пирожное. Какое-то время развлекались, гадая, кто был напарником кота.

 
 
Первое знакомство с Тильзитом-Советском откровенно привело меня в ужас: облупившиеся дома фасона «каменный барак», разбитые мостовые, разрушающиеся реликты советской эпохи – и никаких свидетельств многовековой прусской истории этого города. Потом, потихоньку, стали проступать, как на загадочной картинке: здесь – башня из тёмного кирпича, там – год постройки на фасаде здания, причудливый декор, брусчатка под слоем асфальта…
 
 
 
 
Было ещё рано и потому темновато, дождь никак не мог решить, пойти ему уже или пока погодить, на ветру махали отросшими прутьями усечённые култышки тополей, около ступеней «Советской почты» слонялась и лежала компания разномастных псов, на фасаде здания бронзовая кошка кралась к бронзовым же голубям, повсюду была видна реклама в стиле наших 90-х. Магазинчик, стилизованный под фахверк, дома в стилях модерн и эклектика, прижавшиеся к бетонным коробкам, замшелые сараи во дворах… возможно, получилось бы более определённое представление о городе, но и жёсткий график, и снег с дождём и холодным ветром гнали нас дальше. Так и останется этот город в памяти: скорее, Советск, чем Тильзит, его тополя и броское новое на фоне реликтов двух империй.
 
 
 
 
Приятным и тёплым контрастом Советску оказался (несмотря на набравший силу дождь) конный завод в Георгенбурге. До недавнего времени он тоже тихо умирал, но нашёлся человек, который любит лошадей и может себе позволить это хобби, – и история известного некогда конезавода получила своё продолжение: в ухоженных конюшнях фыркают и клянчат морковку у восторженных туристов лоснящиеся кони голштинской, тракенской и ганноверской пород, племенные книги, хранящиеся в музее, получили продолжение, на тренировочных площадках и в манеже – следы копыт.
 
 

Крупные жеребцы, подстриженные к зиме и укрытые попонами, гулко лупят копытом в переднюю стенку просторного стойла и просовывают морду в окошечко в обрешётке, «улыбаются» протянутой ладони. Под навесом на улице толпятся лохматые подростки-отъёмыши – 6–7-месячные жеребята. За очередной перегородкой стойла обнаружился солярий для лошадей («Заводим белую – выводим гнедую»,– гид конезавода). Под ногами шмыгают пёстрые и полосатые коты, спокойно принимают восхищённое внимание и ахи туристов прибывший «на постой» литовский гнедой красавец-тяжеловоз и соловый тяжеловоз, работающий на конюшнях, в манеже катает туристов серый кусачий конь.

 
     
   
 
 
Сытный обед и увлекательный рассказ громогласной женщины-гида, полной гордости за свой конезавод, настроили меня на благодушный и любознательный лад, и, честно признаюсь, я была готова увидеть замок-твердыню Тевтонского ордена, из бурого с чёрным кирпича, подняться на его коренастые суровые башни, побродить по залам с высокими сводами…
 
 
Побродить – это пожалуйста, но один из самых красивых орденских замков, сохранившихся на территории Калининградской области, лежит в развалинах: башни и стены разобраны до основания, лишь останки одной из них возвышаются неустойчивой грудой; основное здание ещё сохранило остатки былой красоты, но и она только чуть угадывается.
 
 
Замок за последние 200 лет сменил множество личин: купеческая усадьба, имение английских конезаводчиков, пересыльный лагерь немецких военнопленных, инфекционная больница. В помещениях замка жили семьи работников конезавода, самозаселенцы и бомжи. Сейчас замок отдан православной церкви, но не под культовое здание: объединёнными силами реконструкторы-рыцари и краеведы планируют создать здесь что-то вроде молодёжного центра. И об истории этого места нам тоже рассказывал энтузиаст. Каюсь, что слушала не так внимательно, как того заслуживал его рассказ, но хотелось поснимать и черепичные крыши за залитым дождём окном со старинными рамами, и жарко горящий камин, согревающий стылую залу, и занавески из старых ковров, прикрывающие дверные проёмы. В одном зале – остаток изразцовой печи, в другом – на печной белой кафельной плитке медальон с пастушкой; старый паркет, мощный швеллер на потолке подвалов I уровня. В маленькой комнатке-эркере сложены детали механизма часов – их циферблат уже укреплён на фронтоне здания. И краем уха слышен рассказ высокого мощного русобородого детины в алом пуховике: история Тевтонского ордена, пришедшего крестить язычников, папская булла, отдающая все завоёванные земли под власть ордена, постройка замков… торговля и войны, череда владельцев, количество мусора и хлама, вывезенного после начала реконструкции, сложности восстановления исторического объекта, кирпичи которого не берёт даже перфоратор, – до тех пор, пока они в стенах,– и которые разрушаются за год на открытом воздухе, необходимость консультаций историков и археологов, пожары и переселение жильцов. Узкие крутые лестницы ведут глубоко в подвалы, но короткий взгляд в подвальное окно подтверждает слова гида: этот подвал находится высоко над поверхностью земли. Говорят, что проведённое недавно геосканирование подтвердило наличие под уже открытыми подвалами пустот шестиметровой высоты, но доступ в эти полости пока закрыт. В чисто выбеленных залах замка – выставка пейзажной фотографии наших современников и подборка видовых довоенных снимков усадьбы. К слову, это тоже будет преследовать в поездке по Калининграду и его окрестностям: фотографии былого, неразличимого за современным или вовсе уже оставшегося только в виде чёрно-белого изображения.
 
 
 
 

На улице по-прежнему льёт дождь и зябко после тепла камина. На мокрых деревьях мотаются клубки зелёной омелы. Начинает темнеть, все устали. В близлежащем Черняховске-Инстербурге из автобуса вышли только около замка, но вход на его территорию оказался закрыт, ступени ведущей ко входу лестницы устилал плотный разноцветный ковёр бутылочных осколков. Не получилось у меня выполнить данное до отъезда обещание поснимать современный Черняховск: автобус кружит по тёмному городу, дождь стучит по стёклам, сквозь усталость пробиваются слова: «кирха», «Тевтонский орден», «замок», «памятник Барклаю-де-Толли», «коньячный завод»…

Опять дорога, наконец за окнами автобуса мелькает уже Калининград. Гостиница, вожделенная гостиница, душ и кровать… но сглазило гостиницу расположение на Коммунистической улице: в день нашего приезда отключился бойлер, до конца длинных новогодних праздников ситуация не изменится, так что горячий душ – это эвфемеизм: вода только что не ледяная. Тем приятнее в тёплой кровати почитать полчасика перед сном киплинговского «Кима». День первый закончился.

Утром у гостиницы свежо, дождя нет, в воздухе плывёт колокольный звон – сегодня Сочельник; между окрестными кустами и пригостиничной площадкой перемещаются разнообразные коты с сытым взглядом. Группа собралась точно вовремя – никто не захотел остаться, по известной присказке туристических групп, «петь и танцевать на том месте, где стоял автобус», вместо знакомства с Калининградом.

До 90-х годов XX века вся история города начиналась в 1945 г., сейчас, несмотря на периодически звучащие обвинения в регерманизации, история этих мест прослеживается от прусов, «симпатичного народа между Вислой и Мемелем» (кстати, ссылки на эту книгу Карла Бауманна, историка прусского народа, я видела, но текста не попалось, так что придётся довольствоваться лишь рассказами экскурсовода). Каждый из наших экскурсоводов делал акцент на том, что было ближе его теме, но канва оставалась одна и та же: в этих местах жили язычники-прусы, народ не более воинственный и не менее хозяйственный, чем окрестные племена. Язык их был родственен литовскому, и говорят, что у них было в обычае такое симпатичное правило: пока гость ещё был в состоянии сидеть за столом, хозяин не выполнил свой долг. Потом сюда пришёл Тевтонский орден, затем он превратился в светское государство, на месте средневекового замка образовался один город, потом второй, третий – и именно из них вырос Кенигсберг, столица Пруссии. Сюда, в составе Великого посольства, приезжает учиться артиллерийскому делу Пётр I, ему подсказывает идею города-крепости кенигсбергский форт Фридрихсбург – но жизнь переменчива, и ключи Кенигсберга (от той самой Фридрихсбургской крепости) хранятся теперь в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Башни крепости, носившие названия драгоценных камней («Рубин», «Жемчуг», «Алмаз» и «Смарагд»), как и саму крепость, разобрали в XIX веке, от неё остались лишь ворота. Другие ворота Кенигсберга – Фридладские – со временем тоже утратили своё прямое назначение, были замурованы и служили складами амуниции и боеприпасов, сейчас же в них музей. После Великой Отечественной войны, за несколько дней, в Восточной Пруссии было переименовано всё до последней канавы, в последовавшие годы было разобрано и уничтожено как можно больше того, что напоминало о прежней жизни – даже те здания, которые уцелели после ковровых бомбардировок наших и союзных войск. Музей в Фридладских воротах создал и поддерживает уникальный проект, который позволяет ненадолго увидеть и почувствовать тот, довоенный, немецкий город: в одном из помещений внутри ворот на белую стену проецируются увеличенные чёрно-белые снимки и хроника старого Кенигсберга, слышны звуки живого города: ржание и цокот копыт лошадей, приглушённая музыка, рычание машин, разговоры, смех… время от времени луч подсветки выхватывает из темноты соответствующий шкаф-витрину с «предметами материальной культуры»: аптечное дело, швейное, виноторговля, кафе… Когда-то через эти ворота тек поток людей, повозок, сейчас у их стен тихо стоит вода, а на белом простенке появляются застывшие кадры той жизни, что уже не вернётся… остаётся ощущение важного, красивого, основательного и богатого города-сада. Времена после войны были суровые, причины столь жёстких действий очевидны и понятны, но когда фильм заканчивается, остаётся почти физическая боль и сожаление, что того города больше нет. Остались его крупицы и то новое, что удалось создать. И хорошо бы в процессе перемен не растерять остатки – например, говорят, что когда некий журналист проводил опрос прохожих на тему, что послужило источником советскому названию, 17-летний юноша назвал песню «Калинка-малинка»…

 
 
 
 

Ещё ни одной туристской группе ни в одном музее не удалось обойти стороной туалет. Во Фридландских воротах совместили приятное с полезным: на стенах коридорчика, ведущего к этому полезному заведению, расположили стенды и экспонаты, иллюстрирующие историю развития туалетного дела. С удивлением узнала, что в средневековой Европе в отхожих местах хранили одежду, т.к. считалось, что сильный запах отгоняет моль. От слова, обозначающего отхожее место, в английском и французском языках произошло современное понятие «гардероб».

После музея исторически подкованные и информационно подготовленные туристы могут посмотреть из автобуса – сквозь начавшийся снова дождь – на Калининград… Омела на деревьях у музея. Кёртер-аллея (аллея Кутузова), аллея королевы Луизы. Амальенау – город-сад на расстоянии 2–3 км от центра. В этих районах много домов сохранилось с довоенных времён: двух-трёхэтажные, в стиле модерн. Ещё один такой район – Ратцхоф. Виллы немецких партиных бонз, сейчас – либо частные, либо разваливающиеся. Красное здание в стиле голландского ренессанса: во время войны там располагалось гестапо, затем на его место въехал КГБ. Лавка «Antik–Старь». Мачты «Крузенштерна» (Калининград – его родной порт), «Витязь». В музее Мирового океана, глядя на яркие красно-белые глубоководные спускаемые аппараты, вспомнила Александра Городницкого и его книгу «Вблизи и вдали».

 
 
 
 
Практически заново построенный кафедральный собор, его чуть вычурная библиотека, музей Канта. Великолепный новый немецкий орган, часовой концерт. Хорошо думается под органную музыку: она не мешает мыслям течь, куда им хочется, но, в то же время, не позволяет забыть о себе полностью и исподволь формирует настроение.
 
 
 
 
Омела, омела, омела… Рыбная деревня, чистенькая и новенькая, слабо напоминающая залив в Копенгагене. Страшноватый кубообразный Дом Советов на месте Кенигсбергского замка (во время визита Н. С. Хрущёва в Калининград разбитый замок попался ему на глаза, и он велел убрать этот «гнилой зуб капитализма»).
 
 
 
 
Калининградский музей янтаря. Расположен в своеобразной по планировке башне, построенной в середине XIX века и входившей в систему городских укреплений Кенигсберга: посетители идут по кругу, переходя от естественно-научной части экспозиции к культурно-исторической, и не знаю, какая из этих частей интереснее.
 
 
Куски янтаря, подобные застывшему мёду или коре дерева, ещё один кусок напоминает и цветом, и фактурой шампанское, всякая ползающая и летающая мелочь, заключённая в прозрачную медовую смолу. Изделия из янтаря вызывают более сложные впечатления: с одной стороны, это богатый материал для мастера, выглядит и роскошно, и живо. Но, с другой стороны, как можно что-то настолько живое и тёплое резать в мёртвую розу? Мне понравилось не так много изделий: маленькая шкатулка с наборными крышками и боковинами из  разноцветных янтарных брусочков, шкатулка-иллюстрация к басне «Лиса и виноград», часть декора огромной вазы, вариация на тему «Красавица и сатир»… Очень позабавили массивные номенклатурные настольные композиции с кораблями и ракетами.
 
   
 
 
 
Во дворе музея – маленький недоступный сад с зеркалом воды, чем-то он напоминает внутренний дворик музея Виктории и Альберта в Лондоне.
 
 

На улице темно и дождь. Свободного времени совсем мало, в район вилл точно уже не успеть. Можно чуть-чуть покружить по центру города, подивиться на свежепостроенный собор в псевдорусском стиле. Завершающий эмоциональный аккорд второго дня: «Горячий бальзам» с кусочком торта «Эстерхази» в местном аналоге «Шоколадницы».

День третий начался многообещающе: переменная облачность, без дождя. Последовавший во время дороги рассказ об истории Германии напомнил «Всеобщую  историю, обработанную Сатириконом»: «Пусть кто-нибудь попробует запомнить эту тарабарщину, годную только для сухих тевтонских мозгов: великому курфюрсту бранденбургскому Фридриху Вильгельму наследовал сын его просто Фридрих. Этому Фридриху наследовал опять Фридрих Вильгельм. Кажется, на этом можно бы и остановиться. Но нет! Фридриху Вильгельму наследует опять Фридрих!! У прилежного ученика усталый вид... Пот катится с него градом... Ффу! Ему чудится скучная проселочная дорога, мелкий осенний дождик и однообразные верстовые столбы, без конца мелькающие в двух надоедливых комбинациях: Фридрих Вильгельм, просто Фридрих. Опять Фридрих Вильгельм, просто Фридрих...»

Однако уже ко времени подъезда к Раушену-Светлогорску всё вернулось к привычному ходу вещей: темно, зябко, снег с дождём. Фотоаппарат по этой причине остался в автобусе, так что вам придётся поверить мне на слово.

Маленький курортный городок – не такой нарядный, как Истборн, но уютный и по-своему красивый. Двух-трёхэтажные дома и виллы. Композиция из сказочных фигур и домиков под соснами. Санатории. Петляющие дорожки. Эспланада вдоль пляжа. Широкая и длинная лестница, поднимающаяся от пляжа к городу, окружённая газонами – подсознательно ожидаю увидеть на них нарциссы. Деревянные дома. Леденцово-пряничный новодел. Торговые ряды и лотки с янтарём демонстрируют китч во всевозможных видах и изделиях. Очень уютная церковь: католическая по архитектуре, но православная в очень сдержанной манере – внутри. Деревья, кусты, сады и скверы за низкими каменными оградами. Скульптура: дева, размышляющая, разбить кувшин или не надо. Серо-голубой дом за железной кованной оградой и кустами белоягоды. Кофейня – и ускользнувший от нас в Калининграде «Захер», взятый с собой про запас.

От городка осталось очень тёплое впечатление, я бы с удовольствием осталась в Раушене на ночёвку: чтобы вечером побродить по его узким улочкам, посидеть на крытых качелях на эспланаде, послушать море. Но увы: снова пора ехать.

Следующая остановка – уже на Куршской косе. Название косы происходит от названия древних племён куршей. 5–7 тысяч лет назад появилась коса – цепочка островов, вдоль них – береговое течение, ветер и море приносили песок. Коса – «Нерие» – «земля, появившаяся из воды». На косу пришли люди, стали строить дома. Там, где вырубались деревья – обнажался песок. С XVI в. начался эоловый процесс: обнажилось песчаное тело косы, море продолжало выбрасывать песок, пески шли от моря, засыпая жилища и растения. Такое положение дел не устраивало прусские власти, и здесь начались работы по озеленению косы. Был проведён конкурс на метод закрепления песков, выиграли его учёные Данцига (Гданьска) – метод закрепления растениями: горная сосна на дюнах, обычная сосна – в долинах. Построили защитный вал от Кренца (Зеленоградска) до Мемеля (Клайпеда), песок останавливался плетнём, на образовавшуюся авандюну высаживали песколюбивые травы. Ко времени начала Первой мировой войны наступление дюн было остановлено.

 
 
 
 

Когда-то на косе было 14 посёлков, сейчас – 3 наших, да 5 литовских, да литовский хутор. Современная длина косы – 98 км, ширина – от 400 м до 4 км. Сейчас на российской половине Куршской косы национальный парк, здесь есть пресноводное озеро Чаячье, природные зоны сменяют одна другую: пустыня, лесостепь, микротайга, болото с клюквой.

 
 
На 37-м километре косы расположен маршрут протяженностью чуть меньше километра: он проходит по участку необычного соснового леса, посаженного в начале 60-х годов XX века на дюне Круглой (Рундерберг) в окрестностях поселка Рыбачьего (Росситтен). «Танцующий лес»… есть множество гипотез, объясняющих его появление, но ни одна из них не кажется вероятнее других. Было бы понятно, если бы эта лесная делянка находилась под постоянным воздействием сильных ветров, но нет, она окружена достаточно плотным лесным массивом… остаётся только гадать и смотреть, топая по скользким от дождя дорожкам.
 
 
 
 
Одна из этих дорожек приводит на гребень дюны. Капли, повисшие на сосновых иглах, капли на голых берёзовых ветках, заградительные плетни из горбыля и веток… Ветер и дождь окончательно распоясались, снимать приходится навскидку: протереть защитное стекло объектива, присмотреть кадр для съёмки, укрывая фотоаппарат полами куртки и жмурясь от ветра и дождя, – быстро выхватить камеру, нажать на спуск – и полюбоваться на капли, украсившие собой снимок. Несколько десятков таких упражнений – и группа сгинула в туманной дали, уши и кисти рук замёрзли, а волосы вымокли, словно меня окатили из ведра.
 
 
 
 
В несчётный раз помянув добрым словом производителей куртки, оскальзываясь на мокрых и неустойчивых деревянных ступеньках и прогибающихся под ногами мостках, бегу к автобусу. Снова торговые ряды с янтарём. И опять дорога.
 
 
Паром, за десять минут доставивший нас в Клайпеду. Дорога. Уютный кабачок в Шауляе. Дорога, снег, высокая стена плотины в Литве (или уже Латвии?), дорога.
 
 
В шесть утра – эстонская граница. Мы не записались заранее, поэтому некоторое время стоим на спецстоянке, ожидая появления на табло нашего номера. Неспешные пограничники. Пост засыпан снегом, из-за ёлок прямо к крыльцу подходит упитанная и несуетливая лиса. Людей она не боится, подношения принимает спокойно и без жадности, ест с рук. «Когда уже ничего не осталось», спокойно возвращается в ёлки.
 
 
 
 

Псковские дороги, заснеженные поля, деревни и обочины. Наконец за окном замелькали знакомые названия: мимо них мы много лет ездили на дачу – значит, до дома осталось меньше 200 км. Несмотря на бессонную ночь, сна ни в одном глазу. Сон придёт потом, когда вернусь домой, разберу вещи и вымоюсь с дороги,– и свалит, кажется, ещё до того, как голова коснётся подушки.

Можно было поехать на недельку к тёплому морю – ведь две недели последнего отпуска случились «давно и неправда», почти полтора года назад,– вполне можно было себя побаловать… я же утащилась в поездку с многокилометровыми и многочасовыми переездами в тесном автобусе, снег и дождь неизменно сопровождали меня, за пять дней я устала, как собака, и отсидела все ноги. Я жалею? Ни в коем разе. И поеду снова, вот только высмотрю здесь http://www.silver-ring.ru/ru/ подходящий тур.

 
             
                 
 
NB: Все фотографии лисицы, города Таураге и экспонатов музея янтаря сняты моим попутчиком, фотографии здания музея янтаря взяты на Яндекс-фото.
 
   

 

На главную
  К Путешествиям