К Путешествиям
       
  Legally Blonde в Лондоне
 
         
 

С моей последней поездки в Лондон прошло уже полтора года. Не раз и не два садилась я за эту байку – и всё она не вырисовывалась: обычно я сперва отбираю фотографии, потом словами заполняю пропуски между ними… а тут садилась за фотографии, расстраивалась тому, что сняла не то и не так – и забрасывала всё до следующего раза. Если же пыталась начать со слов – угрязала в нагромождении «ибо оно… ибо их…» – и снова оставалась ни с чем. Много времени прошло, казалось бы должна поблекнуть острота впечатлений – но всё сильнее щемит сердце, когда в фильмах я вижу те самые улицы, по которым бродила, когда изредка питерская погода напоминает ту весну, когда в книге мелькает название знакомой улицы или когда какой-то запах или ощущение вызывает из памяти ворох воспоминаний… Не знаю, попаду ли я ещё в Лондон, или нет – но последняя поездка ещё крепче привязала меня к нему, вряд ли я его забуду.

 
 

Из Петербурга я выехала 22 марта, ранее утро ознаменовалось свежевыпавшим снегом на улице и метелью по дороге к Финляндии – боковые стёкла автобуса сплошь залепили совсем не по-весеннему крупные хлопья снега. При подъезде к границе распогодилось, солнце осветило высоченные ели, густо запорошённые белым.

Вся дорога заняла всего лишь 22 часа – уже прогресс! – и первое, что бросилось в глаза во время ночного проезда по Лондону, – нарциссы, цветущие повсюду, и зайцы на газонах. Так сложилось, что в Лондон я всегда прилетала ночью – вот и в этот раз испытала странную гордость и радость, узнавая даже ночные и тёмные улицы, вспоминая названия, предугадывая появление знакомых мест и предвкушая новые встречи с ними.

 
 
Отель был в стороне от центра, на Стрэтем Хилл, но в первый день свою прогулку, как и несколько лет назад, я начала с Кенсингтонских садов. Опять очень раннее утро, опять дома ещё в утренней дымке и не освещены солнцем, опять жемчужно-серое небо и влажный воздух с обещанием дождя; газоны и дорожки безупречно вычищены, ветви деревьев и перголы голы – и лишь ива у Серпентайна кажется чуть-чуть зеленоватой. Зелёная молодая травка ещё не везде, розы торчат из земли голыми колючими прутьями – но ярко и сочно зеленеет плющ, обвивший большое дерево, на клумбы брошены прихотливые ожерелья первоцветов и нарциссов – и лёгкий ветерок доносит их сладкий запах, а за следующим поворотом дорожки открывается огромный куст, щедро усыпанный тёмно-зелёными листьями и крупными ярко-розовыми цветами, – камелия, первая из многих.
 
 
Так, потихонечку, озираясь, фотографируя и принюхиваясь, я перешла в Гайд парк, прошла вдоль Роттен Роу, по которой даже в такую несусветную рань горделиво гарцевали всадники, затем через переплетенье улиц, окружённых мрачноватыми домами современной постройки, мимо лондонской скорой помощи (на мотоцикле, с сиреной и мигалкой), мимо маленьких садиков и людей, выгуливающих собак и спешащих на работу, – и вышла к утренней Темзе.
 
 
 
 
Совсем ещё низко стоящее в небе солнце освещало пустынное пока молочно-белое здание галереи Тейт-Британ, широкие отмели, обнажённые отливом, и яркий и нарядный мост Воксхолл. Идти в галерею было безбожно рано, так что я перешла Темзу, прошла береговую линию домов, напоминающих айсберги из зеленоватого стекла, и станцию метро с большой солнечной батареей над входом, прошла под мостом с гремящими электричками и оказалась в районе невысоких домов из светло-коричневого кирпича, с выбеленным первым этажом и белыми же наружными спиральными лестницами, ведущими на второй и третий этажи.
 
 

В кольце, образованном этими домами, уютно устроился маленький, тихий и сонный Воксхолл-парк – с небольшими лавочками, яркой детской площадкой, крошечными макетами домов, школой Монтессори и неизменными нарциссами. Когда-то на месте этого района располагались знаменитые увеселительные сады Воксхолл…

 
 
У реки сильно пахнет тиной, камни набережной и львы её декора покрыты ярко-зелёным налётом. Вдруг тишина утра нарушается рёвом и завываньем мотора: против течения по реке бодро выгребает ярко-жёлтый колёсный агрегат с гордым именем «Дездемона» на борту, пассажиры машут в открытые окна и явно и по-детски веселятся. И что это было?
 
 
 
 

Ещё один маленький садик – Archbishop's Garden – спрятался за домами за церковью св. Марии в Ламбете: похоже, что в эту поездку отыскивать такие садики станет моим хобби, ибо никогда не знаешь, какой сюрприз в них прячется. Вот и этот за неизменными детскими и спортивными площадками, клумбами нарциссов и первоцветов скрывал пышное дерево цветущей жёлтой и пушистой мимозы…

 
 

В тот день до галереи Тейт я всё же добралась. Не скажу, что я большой специалист в живописи, но самонадеянно считала, что меня «учили понемногу чему-нибудь и как-нибудь» – здесь же с удивлением обнаружила, что английской живописи не знаю совсем: попытки, не подсматривая, определить принадлежность и датировку, как правило, были «пальцем в небо». Тем интереснее было бродить по залам, рассматривая и пытаясь запомнить и как-то упорядочить новые впечатления. Знакомство с картинами Тёрнера принесло неожиданный вывод: его незавершённые картины много интереснее завершённых и напоминают столь любимых мною импрессионистов. Покрутилась в магазине галереи вокруг альбома с репродукциями и постеров, но так и ушла ни с чем – ибо не то. И уже на выходе поняла, кого же мне так напоминает бюст основателя галереи – сэр Генри Тейт удивительно похож на профессора Преображенского в исполнении Евгения Евстигнеева.

На пути в отель в глаза бросился мужчина в корректнейшем тёмно-сером костюме в полоску – и с ярко-жёлтым нарциссом в петлице; поняла, что видела его же утром, почти на этом же месте, – только нарцисс был бело-оранжевый.

На следующий день в плане снова значились музеи: Галерея Уоллеса и музей архитектуры Джона Сона. Обнаружила, что персонал отеля в Стретеме понятия не имеет, где что находится, так что для более точной наводки снова воспользуюсь подробной картой ближайших окрестностей, которой можно свободно разжиться у каждой станции метро. Отель на расстоянии получаса на автобусе от центра, так что пришлось свести близкое знакомство с лондонскими красными двухэтажными автобусами: очень маневренными, но совершенно неприспособленными к большому наплыву народа. 14'5" – высота автобуса, штраф за въезд на автобусную полосу – 120 фунтов. На остановках и в автобусах великолепная система нотации и схем движения – если быть терпеливой и внимательной, то можно добраться куда угодно, никого не расспрашивая.

По дороге из Стретема в центр проезжаю строящееся здание: в профиль оно похоже на толстую единицу, в фас – на трёхглазую башню Саурона: вырезанный по дуге верхний край и под ним – три круглых отверстия высотой в этаж.

В прошлые поездки в списке посещённых мест значились большие музеи и достопримечательности, о которых написано в каждой книжке, в этот же раз моими целями были сады, парки, площади и музеи, в которых основные посетители – местные жители.

 
 
В галерее Уоллеса собрана богатая коллекция живописи и миниатюр, средневековых доспехов и оружия (обратите внимание на выражения «лиц» шлемов). Единственное, что не понравилось совершенно – пресловутые «головки» Грёза. Сам музей прекрасно спланирован и при своих не очень больших размерах обеспечивает удобную и выигрышную демонстрацию всех хранимых сокровищ. А если устанешь, то можно посидеть на удобном диванчике, осенённом перистыми листьями пальмы, праздно наблюдая за посетителями или поглядывая со второго этажа на тихую Манчестерскую площадь.
 
 
Фотография, конечно, отвратительная, но на ней то, о чём я только читала: мизерикордия, кинжал милосердия, который появился в Западной Европе в XII веке и представлял собою кинжал с трёхгранным либо ромбовидным сечением клинка длиной 2040 см.
 
 

В залах много школьных групп, экскурсию для самых маленьких, 7–8-летних, ведёт немолодая дама в пышном нежно-розовом платье викторианской эпохи, с высокой сложной причёской и с изящным веером в руках. Она рассказывает о парадных портретах и иллюстрирует рассказ, принимая соответствующие позы и подчёркивая их движениями веера. Бросилось в глаза, что у 1/2 – 2/3 ребят из школьных групп цвет кожи варьируется от кофе с молоком до иссиня-чёрного.

 
 

Бейсмент на Duke st.: садик, водопад и аллигатор в водопаде. Оказалось – фирменный магазин Lacoste.

Музей Джона Сона – совершенно психоделичное творение архитектора, жившего в конце XVIII – начале XIX века: три типично лондонских узких трёхэтажных дома, объединённых в один, лабиринт крошечных комнат, коридоров и лестниц – таких узких, что при входе в музей сдаёшь не только верхнюю одежду, но и все сумки, фотоаппараты и прочее, что понавешано на праздном туристе. Весь дом, как шкатулка, битком набит экспонатами коллекции архитектора, от древних каменных саркофагов до точёных шахмат, выстроившихся в ожидании на зеркальном столике. Чувствуешь себя в Зазеркалье: только что пройденная лестница немыслимым образом исчезает, вокруг странные, ни на что не похожие вещи, каждая комната и закоулок отличаются уникальным декором. К слову, фотографировать в этом месте, где чем дальше, тем чудесатее и чудесатее, строжайше запрещено. А ведь кроме основной коллекции там проходят временные выставки, вот и мне повезло: экспозиция была посвящена даме викторианской эпохи, творившей (иначе и не скажешь) хрупкие, странные, бесполезные и прекрасные вещи: из более чем сотни крошечных фрагментов разноцветной бумаги на листе тонированного или чёрного картона она собирала аппликации, изображающие цветы: нарциссы, георгины, ирисы. Нон-стоп демонстрируется фильм, иллюстрирующий этот кропотливый процесс созидания, – пока не посмотрела видео, была уверена, что в витринах – листы гербария, причём очень высокого качества. Там же её же вышивка на заготовках для парадного платья – и тоже сложно поверить, что это не роспись по ткани. Вот только я – ворона рыжая: сразу не записала её имя, а потом захотела вернуться, да не нашла ведущую к временной экспозиции лестницу.

Никаких особенных планов на остаток вечера у меня не было, так что я бродила, разглядывая, как старинный район Линкольнс Инн соединяется с современной застройкой, и незаметно для себя вышла к Парламенту. Оказалось, что в тот день можно было заглянуть в Палату Общин, так что я прошла очень быстрый и очень тщательный досмотр, меня сфотографировали, записали и выдали временный бейдж. Старинный Большой зал при входе – огромен и кажется пустым, люди в нём просто теряются, и лишь случайно глаз выхватывает то группу мужчин в строгих костюмах, беседующих с пожилым товарищем в килте, то девушку, напоминающую Алису из мультика, то полицейского в форме. К залу заседаний идёшь по узким крутым лестницам, мимо смотрителей в мантиях. Галерея для зрителей отгорожена толстым стеклом. Сам зал полупустой, идёт спокойная дискуссия, молодой человек из оппозиции положил ноги на центральный стол и отрешённо перебирает свои бумажки.

 
 
 
 

Набегавшись по городу, находившись по душноватым помещениям, наполненным запахами дерева, краски и тканей, хорошо посидеть в маленьком саду у стен Парламента, дать отдохнуть усталым ногам, дать улечься в голове калейдоскопу увиденного, посмотреть на вечернюю реку, краем уха слушая воркотню голубей на парапете и долетающие с соседних лавочек обрывки разговоров на разных языках.

 
 
В тот же вечер меня занесло в маленький паб в Кенсингтоне: за стойкой хозяйничают крепкий коренастый седой мужчина и молодой парень-оглобля, миниатюрная девушка в чёрном переднике собирает посуду. В зале стоят маленькие круглые столики на ножке (их размер позволяет разместить только свою выпивку), но они почти пусты: мужская часть посетителей паба побросала своё барахло и куртки прямо на пол у стойки и наслаждаются вечерним пивом «не отходя от кассы». Очень громко орут. На джентльменов у стойки от соседнего столика с интересом поглядывают две принаряженные девицы – но за прошедший час никто на них так и не обратил внимания, девы выкушали по бокалу пива и впали в меланхолию.
 
 
Следующий день обошёлся без фотографий: лил дождь, а я бродила из одной картинной галереи в другую: Тейт Модерн (честно скажу, что в ней самым интересным показалось само здание), галерея Курто с её очень небольшим, но прекрасным и разнообразным собранием, Национальная портретная галерея. Несмотря на проливной дождь, на набережной одевались и гримировались живые статуи, на газоне перед Парламентом кто-то против чего-то протестовал, по Лондону во всех направлениях, как и каждый день, бежали джоггеры – бежали так, словно спасались, обливаясь потом и постанывая. А на Темзе опять был отлив…
 
     
   
 
 

Раннее утро встретило меня ярким солнцем, так что грешно было не поехать в Баттерси парк. В своё время там был организован уголок тропической растительности, поэтому среди сугубо английских газонов с озёрцами мелких голубых цветов и нарциссов можно натолкнуться на пальму на скале или вымахавшую в мой рост аралию (аналогичную которой когда-то трепетно выращивал мой братец, создав очередной семейный анекдот). Ну, и на загадочную современную скульптуру, куда же без неё! Как обычно, в парке гуляет народ с детьми и собаками, на спортплощадке молодёжь азартно играет в футбол, от реки тянет сыростью, а вдоль набережной со звуками, словно из немецкого порнофильма, бегают джоггеры.

 
 
 
 
От парка открывается вид на район Челси: красный кирпич, аккуратные невысокие ограды, цветы на газонах, деревья с искривлёнными ветвями, пожилые дамы и джентльмены. Если остановиться и внимательно поразглядывать карту минуту-другую, то к тебе непременно кто-нибудь подойдёт и спросит: «Are you lost?» Челси опять выводит меня к галерее Тейт Британ, и я снова иду посмотреть на Тёрнера.
 
 
А потом солнышко сменяется дождём, и он загоняет меня под крышу кораблика, следующего  в Гринвич. По берегам Темзы – совершенно безумного вида новостройки, но их не сфотографировать: дождь…
 
 

Гринвич – странный маленький район. В центре квартала плотно стоящих домов прячется Гринвич-маркет с обычным набором сувениров, безделушек, блошиных распродаж и разнообразных кормушек. Самое интересное на нём – прилавок шляпницы: обаятельная пожилая тётушка, множество затейливых женских пустячков из фетра, вуали, пёрышек и прочих разностей. В разговоре тётушка гордо упоминает, что она делала шляпы для фильмов про Гарри Поттера, и жалуется, что приезжают китайцы, фотографируют её прилавок и потом по фотографиям воспроизводят её изделия. Успокаиваю её, убеждая, что «I'm not Chinese», и добиваюсь-таки улыбки и  разрешения сделать несколько снимков – они останутся для личной коллекции.

На Гринвичских холмах – как и во всех лондонских парках – полно белок. Пока я снимала панораму Доклендса, то справа, то слева на деревьях и газонах мелькали упитанные шустрые серые зверьки. По извечной привычке, воспитанной в Павловске и Пушкине, я призывно поцыкала зубом – и ко мне немедленно прискакала белка, ищущим взглядом обшаривая мои пустые руки. Когда зверь понял, что кормить сегодня не будут – как же она начала меня ругать! И долго мне вслед раздавались возмущённые беличьи вопли.

 
 
 
 

В обширном парке, вольготно раскинувшемся на холмах, есть небольшие садики, огороженные довольно высокими заборчиками с калитками. Сперва я решила, что доступа туда нет, но потом поняла, что эти сады просто закрыты для собак: туда можно пройти, но за собой нужно тщательно прикрыть калитку. А этих садах – нарциссы, камелии, деревянные скамейки разной степени замшелости.

 
 
Рассматривая карту, взятую в туристическом информационном центре, наткнулась на музей вееров. Честно признаюсь, что я предпочла его и Морскому музею, и обсерватории, куда в итоге так и не попала. Некая дама в пору своего золотого детства часто лицезрела родственницу-придворную даму, которая собиралась ко двору, – и в качестве непременного атрибута имела при себе веер. Девочка выросла, но интерес к изящной безделушке только окреп, и вот она отдаёт половину фамильного дома под свой музей: кратко – история возникновения, чуть подробнее – технология изготовления, и множество самых разных собственно вееров… слоновая кость, черепаховый панцирь, бумага, шёлк, перья… роспись, вышивка, тончайшая резьба…
 
 
 
 
Как водится, при музее оказался магазинчик, битком набитый книгами, украшениями, предметами как домашнего обихода, так и непонятного назначения – все они были объединены одним: так или иначе напоминали о тематике музея. Выбирая сувениры домашним и себе, я краем глаза заметила зеркало, погоревала, что такой предмет мне не довезти – и ушла восвояси. Два последовавших дня я продолжала наслаждаться Лондоном, но нет-нет да и вспоминала зеркало, притулившееся на угловой полке в крошечном магазинчике... в конце концов, у меня здоровенный пластиковый чемодан, в котором есть место для дополнительной упаковки, высокая цена вполне приемлема, да и добираться до Гринвича не так уж долго... короче, вы меня поняли: бешеной собаке семь вёрст не крюк. Повеселив этой поговоркой почтенного джентльмена-продавца, я обрела вожделеемое и теперь оно – первое, что я вижу, открывая глаза поутру или входя в свою комнату. Опять я забегаю вперёд, но так уж выходит – обещаю исправиться.
 
 

Следующий день начался карбуткой и проездом через Ричмонд-парк привёл меня в Хэмптон-корт. Ещё слишком ранняя весна: знаменитые сады, окружённые кирпичными стенами, почти голы, опять накрапывает дождь. В узких каналах плавают лебеди, царственно просят подачек и ловят что-то в студёной воде, просовывая клювы через решётку. По идеальным газонам разбросаны деревья, обстриженные так, что напоминают детский рисунок ёлочки: треугольник на ножке. За ними – дворец из красного кирпича, официальная резиденция Генриха VIII и нескольких последующих королей и королев. Перед дворцом стоит пара крепких мохноногих битюгов, запряжённых в прогулочную тележку, седовласый худощавый мужчина в высоких сапогах поит их из ведра. Напились? Он садится на козлы, щёлкает кнутом: «Hey, gentlemen!»

 
 
 
 

Сам дворец многократно перестраивался, к нему достраивались флигели – и в итоге он превратился в лабиринт: переходы, лестницы, внутренние дворики, высокие и длинные галереи, упирающиеся в крошечные гостиные, обилие тёмного дерева и парадных портретов, прячущиеся за углом входы в очередные апартаменты, необъятные гобелены, помещение для стражи, в котором стены покрывает причудливая мозаика из старинных ружей. В крыле, принадлежавшем Генриху VIII, – большой обеденный холл, столы, накрытые скатертями, на скатертях напечатаны разные интересные и забавные факты, вроде того, сколько кабанов подавали на парадном обеде. В главном дворе фотограф суетится вокруг новобрачных: мужчина-индус в национальном костюме цвета сливочного мороженого и женщина европейской внешности в лёгком красном расшитом платье.

 
 
 
 

В пресловутый Хэмптон-кортский лабиринт я не пошла, ибо печенья, чтобы оставлять метки, у меня с собой не было, сэра Гарриса тоже рядом не наблюдалось, а самостоятельно я из лабиринта не выберусь. Между кирпичной стеной дворца и Темзой бежит дорожка, по ней прогуливается народ, по Темзе медленно ползёт нарядный бело-синий колёсный пароходик. Вот здесь сухая ветка у стены украсилась нежными красными цветами, там ива покрылась пушистыми серёжками и под ней множество ярких уток, щедро цветёт яблоня. Высокое корявое дерево усеяно «ведьмиными мётлами», раскидистое вишнёвое деревце перед крошечными домиками чуть сбрызнуто розовыми цветами. По влажному плотному песку у самой воды прогуливается дивный товарищ в кожаных коричневых сапогах по колено, кожаной же коричневой шляпе, джинсах и затрапезной куртке – со спаниелем. Сам Хэмптон Корт – маленький сонный городок, на узкие улочки вытащены стулья из кафе, галдят туристы. Снова накрапывает дождь, пасмурно – и вдруг над дворцом раскрывается яркая чистая радуга.

 
 
 
 
Я уже как-то говорила, что мой первый приезд в Лондон прочно ассоциируется у меня с Голсуорси: Маунт стрит, церковь святого Мартина-в-лужках, Парк-лейн… На Парк-лейн расположился магазин «Астон мартин», в узкой улочке чуть дальше висит объявление «1&2 bed flat to let», ряды разновысоких труб на крышах… я углубилась в район Мэйфер и начала зигзагами бродить по нему, рассматривая, читая названия улиц и фотографируя. Площади Гросвенор и Беркли, улицы Фитц-Морис, Хаф-мун и Чарльза II…
 
 
 
 

Я нахально фотографировала очень шуструю молодую фигуристую темнокожую даму в сиреневом тюрбане и вдруг краем глаза заметила, как в узком проходе между домами что-то мелькнуло. На какой-то момент я снова почувствовала себя Алисой – теперь уже смотрящей на волшебный сад через открывшуюся дверцу: за домами спрятался очередной садик, оказавшийся на удивление обширным. На центральном газоне растёт что-то похожее на ананас-переросток, в углу с достоинством расположилась маленькая церковь, вдоль дорожек стоят деревянные лавочки, у которых на каждой спинке – памятные таблички.

 
 
 
 
Самое интересное не обязательно бросается в глаза: в середине кварталов прячутся маленькие сады (частные или только для жильцов окрестных домов), узкий проезд может вести к торговой галерее или в уютный дворик, в бейсменте может скрываться огромный папоротник, свалка барахла или философствующий пёс. На выходе из Мэйфера (кажется, на улице Пикадилли) ветер треплет чёрные флаги над чёрными витринами «Де Бирс».
 
 
 
 
Оказывается, жёлтые тарахтящие колёсные водоплавающие – это своеобразный экскурсионный автобус. Американские десантные машины-амфибии времён Второй Мировой войны приобрели имена шекспировских героинь, одуванчиково-жёлтый цвет, гидов с замашками массовика-затейника и пластиковые ролл-шторы на бесстекольные окна.
 
 
Маршрут начинается у знаменитого колеса обозрения, кружит полчаса по самому центру, а затем машина, сменив водителя (т.к. необходима лицензия на вождение водного транспорта), плюхается в воды Темзы и, завывая и тарахтя мотором, выгребает сперва по течению до Вестминстерского моста, затем, удвоив усилия и издаваемый шум, – обратно; выбирается на берег и возвращается к месту старта. Называется этот аттракцион «London Duck».
 
 
На борт машина берёт человек 15–18, наш гид был похож на героя ирландских сказок: то ли эльф, то ли лепрекон: молодой, темноволосый, с большими оттопыренными ушами странной формы, худощавый, бурно жестикулирующий длиннопалыми руками. Начал он, кстати, с того, что попросил сказать, кто откуда: моими спутниками оказались англичане всех возрастов из Йоркшира, Сассекса, Кента и, кажется, Хэмпшира, моё одинокое «Russia» было встречено аплодисментами и одобрительными возгласами. Пожилые леди, сидевшие рядом, побеспокоились, будет ли мне понятна быстрая речь рассказчика, затем экскурсанты потренировались в едином вопле «Duck-duck!!» по сигналу гида. Экскурсия состоит, в основном, из набора исторических анекдотов и прочих занимательных фактов, подаваемых в стиле балаганного раёшника; достопочтенные британцы радуются, как дети, – особенно жизнерадостно и с воодушевлением все орали «Duck-duck!!!» под окнами МИ-6. Надо сказать, что я от экскурсии тоже получила колоссальное удовольствие – как ребёнок на карусельной лошадке.
 
 
На этом эмоциональном подъёме меня второй раз унесло в Гринвич, и там я купила-таки то зеркало. Отъезд в Лондон складывался тяжело, у меня всё время в голове вертелась фраза из киплинговского «Кима»: «О мой отец, моя мать, я боялся, что крыша рухнет мне на голову и не выпустит меня...» Но всё сложилось: я сижу на пронизанной лучами вечернего солнца галерее в Гринвиче, солнце ласково припекает мне затылок, рядом стоит пакет с вожделенным зеркалом, холодный ветер с Темзы ерошит волосы...
 
 

Вечерами в гостинице я читала Стогова: «Можно сколько угодно думать: как же жить правильно? А есть другой способ. Можно плюнуть на реальность и попробовать все уболтать. Наговорить столько слов, что исчезнет даже возможность найти в этих словах смысл. Этой жизнью живет очень много людей. Я думаю, что в жизни обязательно должны быть паузы. Такие дырки, когда с вами ничего не происходит. Когда не бубнит телевизор. И вас не глушит бессмысленная болтовня. Когда вы просто сидите и смотрите на мир, а мир смотрит на вас.»

 
 
 
 

А потом был день, проведённый в Кенте.

Лидский замок – построенный в XII веке древний замок одного из министров кельтского короля, укреплённая крепость, которая в XVI веке после большой перестройки стала семейной резиденцией Генриха VIII. Она разительно отличается от Хэмптон-Корта: никакой официальности, тёплый и уютный дом, большой и роскошный.

 
 
 
 
До недавнего времени владение находилось в частной собственности и лишь во второй половине прошлого века перешло государству. Замок стоит у воды и окружён довольно большим парком, в парке по пробивающейся молодой травке ходят павлины (включая зловредного белого, который на каждый щелчок фотоаппарата принимал максимально нефотогеничную позу), утки и лебеди; как и везде, на газонах колышутся нарциссы, молодёжь весело шумит в лабиринте.
 
 
 
 
Прогулку по парку пришлось неожиданно прервать и спасаться бегством в замок: начался проливной дождь. В залах горят камины, стоят вазы со свежими цветами. Переходы, лестницы, гостиные, будуары… стены оштукатуренные и белые или затянутые тканью… арки, камины, галереи и оконные проёмы отделаны серым камнем;  скульптура, полированное резное дерево, затейливые мебельные гарнитуры, картины… Фотографий, к сожалению, почти нет: слишком темно для моей «мыльницы».
 
 
 
 
Мало смысла в том, чтобы фотографировать мокрый парк, пытаясь не дать намокнуть фотоаппарату и, одновременно, не выронить из зубов зонтик. Поэтому узкие дороги Кента увели меня от Лидского замка: дождь не дал даже выйти в парк ещё какого-то замка, поливал маленькие деревни и городки и прекратился только на подъезде к древнему городу Рай, Town of Rye. На холме стоит небольшая крепость, от неё открывается вид на плоскую равнину, на границе с небом поблескивает серая полоска – море. Рядом с крепостью стоит церковь, построенная из тёмного камня в X веке, в её окнах сияют многоцветные огромные витражи. Вплотную к церкви расположилось маленькое кладбище: и ухоженные могильные камни, и деревья, и скамейки покрылись ярко-зелёным налётом мха. Церковную площадь окружили дома: розовые, красные, белые, два этажа, выступающие тёмные балки, непременные вазоны с сезонными цветами либо у двери, либо под окнами. И весь городок, расположившийся на холмах, опять напоминают иллюстрацию к сказкам или средневековым романам.
 
 
 
 
Но этот город – не декорация: вот вывеска «Всё для танцев», здесь – художественный магазин, там – «Дом с двумя парадными дверями». По узким крутым улочкам осторожно пробираются машины, на замшелых черепичных крышах воркуют голуби, здесь на улице перед баром стоят деревянные стулья, там зазывает в гостиницу раскачивающаяся на ветру вывеска с русалкой, витрина антикварного магазина соседствует с витриной «блошиной лавочки»… в которой скалится портрет инфернальной нежити, облачённой во фрак, «The Wish Hound».
 
 
 
                 
 
 
 
Дождя нет, но незаметно город укрывает вечер, становится очень холодно, потихоньку начинают стучать зубы. В одном из кукольных домиков обнаруживается литовский ресторанчик: низкие потолки, «сельский» интерьер, на стене – старинные карты города и окрестных равнин.
 
 
 
 
Как ни печально, но этот вечер в крошечном уютном ресторанчике – моё последнее впечатление об Англии: уже через несколько часов мой самолёт приземлится в заснеженном Стокгольме, затем я окажусь под ледяным дождём в Хельсинки, ещё несколько долгих часов дороги под дождём со снегом – и я дома, и Англия остаётся лишь воспоминанием, сладким и горьковатым. Иногда она мне снится, и я снова хочу бродить по крошечным городкам, послушать наконец-то мюзикл «Legally Blonde», любоваться цветущими камелиями и смотреть на озерца нарциссов, трепещущих на холодном ветру… Стучите – и вам откроют…
 
       
       
   

 

На главную
  К Путешествиям