Город Турку снова прошёл мимо – похоже, что он стал таким же заколдованным, каким до прошлой осени был Тампере: я часто туда попадаю, но всегда проездом и всегда на бегу, вижу мало и мельком (в этот раз сонный глаз зацепился за название бутика «Sirkka&Pirkka»), в очередной раз слышу про Деву Марию и епископа Хенрика – и даже это проходит мимо ушей, не задерживаясь, ибо всегда есть другая цель, и на неё-то и нацелено восприятие. Однозначно, надо будет совершить сольный выезд именно в этот город, он того стоит.

Дождь и снег в дорогу, запах хвои в ночном воздухе на финском погранпункте, морская вода кругом, вокруг вода… И привычного серо-свинцового цвета, и глубокого тёмно-синего, и зелёная, как в южных морях. Из воды поднимаются острова: на одних едва можно поставить ногу, на других уже помещается навигационный знак, на третьих – крошечный, как игрушечный, домик, на четвёртых – целое поместье, лесок или поселение. Между островами неспешно пробираются огромные паромы и грузные грузовые корабли, скользят паромы поменьше и яхты, шныряют и подпрыгивают на волнах юркие катера. Сильный холодный ветер выгоняет с открытой палубы парома; на рекреационной палубе, как и в прошлых поездках, звучит рояль (только исполнительница уже другая), на верхней крышке инструмента лежит красная роза.

Сразу по выходе из Турку-Або попадаешь в Архипелагово море: в мелких водах Балтики рассеяно почти 50 тысяч клочков суши; ближе к материку – архипелаг Турку, на полпути между Турку и Стокгольмом – Аланды, по-шведски – Земля Воды. Почти 7 тысяч островов (из которых обитаемы лишь 60) и чуть меньше 30 тысяч человек объединяет это государство в государстве.

Первыми в эти места пришли финны, потом – викинги, затем – шведы и Российская империя. В начале ХХ века Аланды обрели независимость и право на своё правительство, свои законы – например, входить или не входить в ЕС решали самостоятельно, вне зависимости от решения, принятого Финляндией. К слову, широкая автономия ныне питает и благосостояние Аландов: столица архипелага Мариехамн является портом приписки для Viking Line, многие граждане являются акционерами этой паромной линии – и проголосовали против закона ЕС об уничтожении магазинов duty-free, обеспечивающих изрядный процент прибыли компании. Стать гражданином Аландов (если ты там не родился) очень непросто, это гражданство можно потерять, всего лишь уехав на пять лет с островов, – а не-граждане не могут здесь владеть любой недвижимостью. Так что меня ждала столь любимая мною почти закрытая община, живущая мирно, спокойно и в достатке, хранящая своё прошлое и неспешно создающая своё будущее.

Парусник «Pommern» уже отметил 110-летний юбилей и является близнецом знаменитого «Памира». Утилитарность и аскетизм сочетаются на нём с морской щеголеватостью: загон для живого провианта на верхней палубе соседствует со стеклянным «фонарём» кают-компании, мягко отблескивает на солнце полированное дерево, и яркие блики отбрасывает латунь. В огромных трюмах – гулкая пустота и полумрак, по стенам – фотографии экипажа (включая корабельного кота), связки канатов, элегантный росчерк чертежа корпуса, схемы маршрутов из Англии в Австралию и в Южную Африку.

Густав Эриксон основал свою судовладельческую компанию в 1914 году. Парусники постепенно выходили из обращения, но «Pommern» стал одним из судов его империи. Стальной корпус длиной 90 метров, экипаж в 26 человек, грузоподъёмность чуть больше четырёх тысяч тонн, 4 мачты до 50 метров высотой, более трёх тысяч квадратных метров парусов – это лишь сухие цифры. Хозяину же парусник напоминал прекрасную беременную женщину. До 1939 года «Pommern» ходил в регулярные рейсы, в годы войны служил зернохранилищем в Стокгольме, в 1953 году Эриксоны подарили его Мариехамну. Белые мачты корабля сверкают на закатном солнце у пирса Морского музея, а в музейных залах можно порассматривать диковинные сувениры, привезённые моряками из разных мест, полюбоваться на подлинный пиратский флаг XVII века из Северной Африки, проследить развитие судостроения и судового инвентаря.

В музее, бесспорно, интересно, но такие заведения много где есть – гораздо интереснее выйти на улицу и побродить по улицам Мариехамна. Климат этого места ценился очень высоко и, помимо портовых и прочих сооружений, в городе активно строились гостиницы. Когда-то и на месте Морского музея была гостиница с бассейном – отчего близлежащая горушка носит название Бассейновой. Дорожка «для чахоточных» (им рекомендовалось регулярно подниматься на возвышенности) круто взбегает вверх, под ногами возятся шишки и хвоя вперемешку с розовым гранитным гравием. У подножия горы вечернее солнце щедро заливает жёлтым светом домики яхт-клуба, маленькие яхточки и старые причалы.

Традиционно я не мучаю своих читателей историей, но несколько фактов всё же приведу.

В 1809 году острова вошли в состав империи вместе с Финляндией. С XIX века до настоящего времени главным источником дохода становится торговля, с этого же времени начинается заметный прирост населения Аландов (современные генетические исследования показывают 80%-е совпадение местного генотипа с русским). В местном диалекте сохранилось много русских слов: иногда они сохраняют прежнее значение, иногда приобретают своё: например, «Дyрак в будке не сидит» означает, что хитрец не будет сидеть в кутузке; при этом единственным государственным языком считается шведский, а финский учат в школах как иностранный.
Мариехамн – очень молодой город (да и вообще единственный город на Аландах). Совсем не так давно на месте Норре Эспланаден было болото, на котором собирали морошку и стреляли уток. Густав Васа устроил в этих местах охотничьи угодья и завёз оленей, Александр II основал в 1861 году город и назвал его в честь своей жены – на гербе Мариехамна была буква М с короной и олень. Со временем корону заменили три ветки липы, а оленя – якорь.

Юлиус Сундблюм (Julius Sundblom), некоронованный король этих мест. В начале ХХ века Аланды хотели войти в состав Швеции, была написана петиция и собраны подписи, подано заявление в Лигу наций. В 1921 году острова получили независимость в составе Финляндии. Демилитаризованность территорий – тоже его заслуга, именно ему приписывается изречение: «Если у нас будет оружие, мы точно будем втянуты в войну». Кстати, граждане Аландов не подлежат призыву в армию Финляндии (своей армии у них тоже нет).
Прежний вариант герба украшает собой старое здание школы – сперва она была только начальной, затем добавилось обучение ручному труду. В этом же здании собирались граждане, желавшие независимости Аландов, и писалась та самая петиция. Сейчас в старом корпусе находится что-то вроде дома творчества, а собственно лицей пристроен сзади. Образование можно продолжить в морском училище (бывшей «Навигатской школе»).

Мариехамн очень напоминает наши дачные посёлки дореволюционной застройки на Карельском перешейке. Сложность проекта дома соответствует статусу заказчика, но всё равно всё очень просто и невычурно. Проекты многих домов созданы Хильдой Хонгель – первой женщиной-архитектором. То здесь, то там выделяются из общего ряда творения Ларса Сонка: дом местного доктора, ратуша, Навигатская школа, церковь Святого Георгия, бывший финский павильон на Всемирной выставке 1896 года (его прямо на выставке купил некий богатый шотландец, но к себе не довёз – умер по дороге. Правительство выкупило дом и перевезло в Мариехамн).

Перед церковью Св. Георгия стоит памятник распространению христианства на островах: рыба – это символ и христианства, и самой жизни на островах. Ближе к Морскому музею – памятник людям моря: мужчинам, уходившим в море, и женщинам, ждущим их возвращения. Неподалёку разместился колокол с мыса Горн: в память о том, что моряки-аландцы огибали этот мыс (но почему-то этот колокол нем – у него нет языка).

Прямо в городе есть Морской квартал: когда-то пара друзей поставила здесь мастерскую по ремонту деревянных кораблей; к нынешнему времени дело расширилось, теперь здесь создают разнообразные лодки, включая рыболовецкие. В разнокалиберных сараях стоят ремонтируемые и строящиеся лодки, под навесами сохнут брёвна, в воздухе чувствуется могучий запах «лыжной» смолы. На узкой косе, выдающейся в залив, стоит часовня, куда может зайти помолиться человек любой веры.

У среза воды бросается в глаза пирамидальное сооружение – это копия первых маяков архипелага, один из символов Аландов – такой же, как и произведения ювелиров из фирмы Guldviva. Созданные ими серебряные воплощения местных цветов, камней, морозных узоров и воды, а также другие изделия местных мастеров можно купить здесь же в сувенирном магазинчике. Я уже говорила, и не раз, что из каждой поездки, как домовитая мышь, волоку в свою норку какое-нибудь вещественное напоминание о поездке. С серебром в этот раз не срослось, а вот стеклянный кувшин дивного и богатого синего цвета я благополучно довезла, и он напоминает мне о прекрасной земле Аландов.

В центральном скоплении у островов нет собственных названий – только общее, Фаст (Главный) Оланд. Острова архипелага соединяет сеть мостов и паромов. На паромы программой тура времени не предусмотрено, а вот по мостам можно доехать до деревни Йомала. Несмотря на то, что со шведами связан наиболее длительный период истории архипелага, самые старые названия – финские. «Йомала» означает «Богиня». На гербе деревни – святой Олаф, последний общехристианский святой, норвежский король, принесший христианство в Скандинавию… и через брак – родственник Ярослава Мудрого. Йомала могла стать столицей Аландов, но Александр II выбрал Мариехамн за более закрытую гавань. Местная церковь – одно из первых христианских сооружений на островах, при ней находится и первое христианское кладбище. В водах Архипелагова моря всегда было много пиратов, завоевателей и грабителей, церковные здания периодически превращались в оборонительные крепости, многократно горели и разрушались. В XVI веке лютеранство стало вытеснять католичество, интерьеры храмов переделывались: исчезали фрески, пышное убранство и фигуры святых, остался лишь кораблик у входа – как знак того, что церковь и вера есть корабль, спасающий человека в житейском море (об этом же говорит и обелиск на церковном дворе). От переделки удалось уберечься только храмам на удалённых островах: и добраться туда было сложно, и лишних денег на переделку у приходов не было. Впрочем, сравнить интерьеры шанса не выпало: все церкви, что мы видели, оказались по разным причинам закрыты для посетителей.

Ещё одна древняя церковь в общине Салтвик расположилась, скорей всего, на месте древнего капища: в этом местечке испокон веку проходил тинг и ярмарки, в таком важном деле без одобрения богов было не обойтись.

Чуть поодаль в лесу растворились в ландшафте курганы викингов: по заветам Одина викинга надлежало сжигать со всем имуществом, по дыму погребального костра умерший со всем багажом поднимался в Валхаллу, пепелище же полагалось обкладывать камнями – или поставить хотя бы один камень. Под ногами хлюпают мелкие лужицы во мху, громадные валуны покрылись лишайником, на них свешиваются берёзовые серёжки, остро пахнет молодой травкой, потоптанной чередой туристов. «Всё слабее запах очага и дыма, молока и хлеба… только под ногами, да над головами – лишь земля и небо, лишь земля и небо…»

Вдоль дороги рощи и болота перемежаются полями, трактор в облаке перепархивающих чаек боронит поле, лебеди приземляются на воды то ли озерца, то ли очередного пролива. В открытых загонах пасутся местные особо мохнатые чёрные, рыжие и бело-рыжие морозоустойчивые коровы. На Аландах много фермеров, но очень жёсткие квоты (по количеству профильных хозяйств) на производство сельхозпродукции; особо ценятся местные сыры, чипсы и альвадос (аландский аналог кальвадоса).

История Скандинавии никогда не была особо мирной. Сперва между собой воевали и никак не могли договориться ярлы, потом при Олафе Шётконунге, короле шведском, был достигнут хрупкий мир. Почти через три века, при Маргрете Датской, скандинавские страны объединились в Кальмарскую унию. Свидетельством тех неспокойных времён возвышается замок Кастельхольм. Замок был построен в конце XIV века богатым финном Бу Юхансеном Гриппом, после смерти которого отошёл Маргрете Датской. За время своего существования Кастельхольм сменил множество владельцев (чьи гербы закреплены под потолком пиршественного зала) и, наконец, перешёл в собственность Аландов.

Основной материал построек – местный розоватый гранит, «гнилой» камень, легко трескающийся и разрушающийся от колебаний температур; замок множество раз горел, дважды его башни обрушивались, не выдержав ветров, – и по сию пору часть его так и не восстановлена. При Густаве Васе замок был административным центром Аландских островов, в 1571 году при Юхане III – местом заключения безумного короля Эрика XIV и его семьи. Королю, кстати, жилось здесь не так уж и плохо: раз в неделю он мог встречаться с семьёй, писал мемуары, трижды в день ему подавали трапезу из 12 блюд, согласно ведомостям королю полагалось 30 человек обслуги (и 10 тысяч яиц (!) на три месяца).

Не обошлось в замке и без «каменного мешка» (в самом деле, что за замок без приличной темницы!) Из-за большой толщины стен в камере холод пробирает до костей. На Аландах охота на ведьм началась раньше, чем в большинстве стран Европы – с 1665 по 1668 г. было выявлено 17 ведьм, из них семерых повесили, а остальных отправили жить вглубь лесов, подальше от людей.

В парадном зале для пиров было всё для комфорта пирующих, включая окна для избавления от излишков съеденного и туалет, свешивающийся за внешнюю замковую стену. Баня полагалась, как правило, пару раз в год, застольные традиции рекомендовали периодически освобождать место под новые блюда (а для пропитания одного гостя на один день полагался один дикий зверь) – не мудрено, что во времена расцвета Кастельхольма вонь чувствовалась километра за три от замка.

Во времена Российской Империи в замке располагались почтовое отделение, магазин и зернохранилище, сейчас правительство Аландов принимает в Кастельхольме особо важных гостей.

У стен замка на месте бывшего огорода раскинулся местный Скансен: музей деревянного зодчества Jan Karls Garden, здесь же притулилась небольшая постройка, где с 1784 по 1975 г.г. находилась тюрьма (и семья тюремщика жила под одной крышей с заключёнными). Кстати, сейчас на Аландах почти нет преступности, и с 1975 г. нет тюрем, только несколько камер заключения в полицейском участке в Мариехамне; если же что-то случается, то заключённых отправляют в Турку (почему-то мне сразу вспоминаются времена, когда мой сын был совсем малюткой: если ему случалось набезобразничать в то время, когда с ним занимался дедушка, дед сразу говорил: "Всё, игра закончена – иди к маме»). У подножия гранитных «лбов» извивается узкая речка, среди разнообразных мельниц, овинов, кузниц и домов возносится к небу майский шест, ярко украшенный к празднику середины лета. На его верхушке по шведской традиции обязательно должна находиться движущаяся фигура – как символ текущего времени. В Англии все поверхности со временем покрывает ярко-зелёный бархатный мох, здесь же деревья, фонари, камни, заборы и постройки густо заплели золотистые и серебристые лишайники.

В 1808 году началась последняя из русско-шведских войн. На второй год войны, по плану русского командования, намечалось в перенести боевые действия на территорию Швеции. Для этой цели было сформировано 3 корпуса, на один из которых возлагалась задача занять Аландские острова и по льду Ботнического залива выйти на побережье Швеции (что и было сделано). В военной кампании приняли участие многие будущие герои войны 1812 года: П. И. Багратион, М. Б. Барклай-де-Толли, Я. П. Кульнев (будущий командир Дениса Давыдова). В результате войны был подписан Фридрихсгамский мир, по условиям которого Финляндия и Аландские острова отошли к Российской империи.

Первый российский гарнизон размещался в Кастельхольме, но замок в то время находился в очень плохом состоянии. По побережью новых земель начинается строительство артиллерийских батарей, и в 1832 году закладывается крепость Бомарсунд.  Место для крепости выбиралось с таким расчётом, чтобы она контролировала залив, выходящий в Балтийское море, и, одновременно, могла иметь связь с Россией. Артиллерия диктовала свои фортификационные правила, сооружение задумывалось циклопическое: мощные двойные стены, сложенные как каменная мозаика (чтобы не расползались под собственным весом), множество башен-фортов, обеспечивающий нужды крепости город Скарпенс под её стенами…

Строилась цитадель долго и неспешно, и, как это иногда бывает, «ребёнок родился стариком»: она устарела уже в процессе постройки, что и определило её столь быстрое поражение. В 1854 году уже шла Крымская война; англо-французская эскадра на тот момент имела в своём составе паровые суда, которые позволили высадить к Бомарсунд 12-тысячный десант со стороны суши – всё ещё недостроенная крепость ещё была не готова защищаться с этой стороны. Всего через три дня Бомарсунд пришлось сдать, гарнизон был взят в плен, гражданское население распущено. Для исключения возможности восстановления крепости было принято решение её разрушить – почти сутки велись взрывные работы, Скарпенс тоже был сожжен дотла. Из кирпича Бомарсунд был построен Успенский православный храм в Хельсинки.

После Крымской войны земли Аландов были демилитаризованы, больше военные сооружения здесь не строились. Сейчас мелкий дождик покрывает тёмными пятнышками выглядывающие из высокой травы фундаменты домов, на уцелевших арках фортов смотрят в никуда старые пушки, а под высоким гранитным берегом бежит по воде мелкая рябь.

Российская империя оставила на островах не только военный след: на самой западной точке Аландского архипелага на острове Экерё сохранилось здание почтового отделения – классического жёлтого цвета с белой отделкой, с почтовым гербом на фронтоне. Сейчас в нём маленький музей, выставочные помещения и гостиница для художников. Почтовая лодка – символ коммуны Экерё, на мысу перед зданием почтового отделения – скромный обелиск в память погибших почтарей и ждавших их женщин. На одной из сторон стелы изображена та самая лодка: тяжёлая, округлая – 3–4 человека и управляли ею в любую погоду, и тащили по льду, если проливы замерзали. Говорят, что сейчас в коммуне проводятся соревнования «Кто быстрее доставит почту».

Архипелаг – благодатный край, где почти нет безработных (даже те, кто по какой-то причине лишился работы, получают временную, в социальной сфере или благоустройстве), туристов здесь любят и всячески привечают: есть гостиницы на любой вкус и кошелёк, от самых простых «гостевых домов» до отелей, в которых не хватает лишь «садов Семирамиды» (но имейте в виду: в обычных гостевых домах, как правило, весьма прохладно, ибо аландцы считают, что если человеку холодно при +19°С, то он, скорей всего, болен). Множество паромных туров проходят через эти места, здесь можно задержаться на несколько дней и, наняв лодку, наслаждаться тишиной и покоем дальних шхер, островков и деревень.

Полтора дня оказались насыщенными и богатыми на информацию, мы много видели и много перемещались, но почувствовать Аланды в полной мере я смогла лишь в последние несколько часов на островах: небольшое поселение на берегу залива, старые лодочные сараи у воды. Год от года земля Скандинавии поднимается из морских вод, появляются новые острова и прирастают уже существующие, сараи оказываются на суше, и их перетаскивают снова ближе к воде. Туристический сезон ещё не начался, поэтому на мостках гомонит только наша группа. Садок для рыбы, небольшие суда, стоящие на якоре и вытащенные на берег, беседующая на ходу энергичная пара с крупными, шумными псами, разбрасывающими веера брызг на мелководье, ворота «Вильдсафари», мужчина с собачкой, сидящий на лавочке и отстранённо созерцающий гладь залива. Вот от одинокой лодки разбегается резкая волна – и мужчина плавным быстрым движением поднимает большую «зеркалку», притулившуюся на скамейке, делает несколько снимков и снова умиротворённо застывает. Группа ускакала дальше и рассеялась по сосновому леску, солнце садится, от воды и от гранита тянет холодом, голосов не слышно и остались только звуки места. Вот они, Аланды…

Острова попрощались с нами ароматным чаем в лобби гостиницы Мариехамна под вопли болельщиков из бара, странной картиной на стене и суетой паромного терминала – но мне помнятся серые сараи у воды, запах сосен и скрип деревянных ступеней береговой лестницы. И очень хочется приехать туда ещё раз.