В Усть-Кане есть музей алтайского быта имени Ивана Васильевича Шодоева (это известный местный писатель, на русский его практически не переводили). Основатель музея более 80 лет собирал экспонаты, все они уместились в небольшом домике. Снаружи моросит мелкий дождик и пасмурно, а здесь нам открывается и уклад местной жизни, и фрагменты «билик» – алтайской народной мудрости. Наша гид прекрасно и много рассказывала о своих родных краях и их традициях, но есть неуловимые отличая в рассказе о том же самом, когда слушаешь коренных алтайцев – чуть-чуть иначе смещены акценты, вырисовываются мелочи, которые важны для жизни.

В витринах – тоненькие книжечки основателя музея: в мягких обложках, с непонятным текстом, складывающимся из знакомых букв (алтайский язык для записи использует кириллицу) – удалось прочитать только «Билик». На стенах – карандашные портреты, рисунки тюркских всадников и местной символики (рисовал Солон Шодоев, племянник основателя музея, муж нашей рассказчицы-экскурсовода). Выставлены украшения, национальная одежда, орудия труда и быта – как и везде. И лишь рассказ наполняет экспонаты смыслом.

Здесь всё и всех – и общество, и природу – пронизывают глубинные связи: для этого надо родиться алтайцем. Они очень закрытые люди: не захочет – ни за что не скажет, а если и скажет – то никогда не будет говорить прямо, всегда вокруг да около. Алтайцы – не нация, а народность, состоящая из племён, которые, в свою очередь, образуются из родов-сёков. Сам алтаец редко себя так называет, чаще – племенным именем: кумандинец, челканец, тубалар… Считается, что у майманов твёрдый и жёсткий характер, они малоэмоциональны («майма» – «холодная печень»), у северных алтайцев-кумандинцев круглые (бывают светлые) глаза; серые глаза бывают ещё у восточных алтайцев-теленгитов – а ещё это самое воинственное племя. Всего числятся 104 рода-сёка, из них более 80 – коренные, а остальные – сборные (например, изначально образованные объединившимися разбойниками разных национальностей). При приветствии незнакомца алтайцы спрашивают: «Всё ли хорошо? Из какого ты рода?» – такая формулировка исконного приветствия связана с тем, что внутри своего рода семью не заводят (считается, что если поженились мужчина и женщина из одного сёка, то у них всё будет хорошо, но плохо у родственников).

«Ыра»: всё, что человек говорит и делает – всё предопределено.
Алтайцы всё сверяют со звёздными сферами, любят цифру 6, всё делят на циклы, всё считают шестёрками: шесть частей жизненного цикла, 6 углов аила, 12 планет Солнечной системы: одна взорвалась, одна приходит один раз в 360 лет (и остаётся невидимой: её закрывают другие планеты), одна – ушла из системы.

Очень важное понятие «бай-лу» – «святозапретность»: если нарушить какое-то из таких табу – духи накажут (а духи могут наказать и опосредованно).
По сей день есть люди, которые говорят только по-алтайски. Сейчас традиции меньше соблюдаются, но по-прежнему местные всё стараются делать на новой, растущей луне (с 4 по 15-й день), на старой луне стараются любых действий избегать: ни на операцию не лягут, ни поездку, ни свадьбу не назначат.
Свадьба для алтайца – это всё: здесь и сакральный смысл, и 300–400 человек гостей, и кредиты на много лет. Свадьбу полагается отметить так, чтобы помнили до рождения первого ребёнка. Мужчина женится, как правило, «после двух сроков» – т. е. после 24 лет; если мальчик не сходил в армию – жениться ещё рано. Если девушка до 25 лет не вышла замуж – её записывают в старые девы, и от общественного мнения пострадают и её мать, и младшие сёстры. Пару ищет семья. Иногда по-прежнему бывают браки по договорённости – вплоть до того, что договариваются о будущем браке, когда дети ещё в младенческом возрасте: «Бери не ту, что видишь у двери, а ту, что знаешь с колыбели». В смешанных браках второй супруг всегда подстраивается под супруга-алтайца; гражданским браком почти не живут, мало разводов (развод вообще воспринимается как позор и трагедия). Если род-сёк большой, то надо знать своих предков до четырнадцатого колена. Жениха проверяют до седьмого колена, если во 2–3 поколении найдут общего родственника – не женятся, в 4 поколении – по ситуации. Для того, чтобы пожениться, надо обойти 50 семей родственников: принести семье подарок, познакомиться. Родители жениха и невесты обсуждают, что каждая семья гостей подарит молодожёнам. Для соблюдения традиций невесту нужно умыкнуть (сейчас снимают квартиру, и до свадьбы селят там невесту с родственницей жениха).

Чегедек был один на всю жизнь, его носили поверх шубы – чтобы сразу было видно, что женщина замужем. Шубу по зиме вымораживали на шесте над аилом, а чегедек носили, не снимая (если снашивался – полосы со старого перешивали на новый). Когда пришла Советская власть, в гигиенических целях заставляли сжигать чегедеки – это была немыслимая трагедия для местных женщин. У вдовы срезают одно «крыло», снимают украшения с кос и перекидывают их на спину. Замужняя женщина детородного возраста не носила шапку из лапок животных, которые мучаются при родах (косуля, рысь).
Когда рождается девочка, ей делают шесть косичек, потом уменьшают их количество: к 12 годам остаётся одна коса. В косник каждый год добавляют один ряд. Семь рядов – старая дева.
Невеста должна быть девственницей. Семья невесты готовит сундук с постельными принадлежностями: одеяло, бельё. На сундуке обязательно должен быть национальный орнамент, застёжка. «Свадьба на окорочках» – так говорится в порицание русских, которые не колют быка для торжества (здесь считается, что хорошая свадьба – 7 казанов (каждый на 5 ведер – перемешивать приходится новыми вилами). Даже если свадьбу празднуют в городе в столовой/ресторане – всё равно подают кёчё (суп из четырёх продуктов: вода, мясо, соль и перловка) – сакральная пища. Через пару дней после свадьбы молодой муж приходит в гости к тёще с личным подарком (платок, серьги и т. п.) Тёща варит заднюю ногу барана и угощает зятя.
Зло нельзя уничтожить абсолютно: тогда нарушится мировое равновесие и гармония, отчасти поэтому свадьба без драки – впустую потраченные деньги. Если драки не случилось, устраивают соревнования по борьбе. Очень почитаемое божество Дьельбеген – воплощение зла и одновременно – покровитель музыки и стихосложения.
Дети принадлежат к роду отца. Ребёнок от смешанного брака может даже стать главой сёка. Если в семье мало детей – свекровь будет плохо относиться к невестке. Незаконнорожденные – практически вне закона, ибо у них нет принадлежности к роду. Если такого ребёнка усыновляют, то дают принадлежность к сёку (впрочем, отчим может этого и не сделать). Семья девицу за незаконнорожденного не отдаст.
Собственно день, когда ребёнок родился, не отмечают, празднуют зачатие, ибо в тот день формируется душа. Первый праздник – праздник колыбели. К именам родни с материнской стороны добавляется уважительная часть «-тай». Мужчина – защитник, добытчик, воин. Ребёнок должен знать, что папа где-то на лошади скачет. Сёк – кость, мужчина даёт основу, а мать формирует душу, она хранительница. Родня с материнской стороны делает колыбель. Первая игрушка – погремушка из конского волоса на аиле. Её должен делать «слышащий» человек (с музыкальным слухом) – чтобы звук приносил покой. Этот звук формирует ауру, ребёнок себя чувствует в утробе.
Перловка – священное зерно. «Женщина, которая носит священное зерно» – так называют беременную женщину. Кёчё варят, когда отпадает пуповина – её кусочек вшивают в мешочке на чегедек. Каждый гость должен прийти с подарком: каури, уздечка, если ничего нет – хоть пуговицу с себя срезать, и обязательно с благопожеланием: «будь жирный, как барашек» (т. е. здоровья), «белый, как заяц» (чтобы шире были белые полосы, белые мысли – чтобы шла положительная энергетика. Красота относительна, а энергетика – нет, слову «энергетика» у алтайцев очень много синонимов), «бегающим, как аргамакский скакун» (тот, кто путешествует, видит многое или познаёт душой). Важно, чтобы ребёнок мог видеть параллельный мир; интуиция развивается, когда человек один и ближе к природе.
Самое главное – дети, поэтому вдову выдавали замуж за мужчину из этого же рода; это мог быть фиктивный брак (могли не жить вместе), но у детей должен был быть отец, новый муж мог жениться на другой, но эту он должен содержать.
Рожали по 10–12 детей. Недоношенным детям делали соску из курдюка. Нельзя было переживать, если ребёнок умер, – говорили: «Потеряла», – и больше не горевали. Умершего ребёнка заворачивали в ткань и подвязывали к дереву: чтобы птицы унесли на небо.
Если умер взрослый – у гроба три дня будут сидеть, никто не ляжет спать, пока не похоронят. Хоронят – как обычно, отмечают семь дней. Если человека убила молния – он считается арун(?): святой, чистый. На кладбище не ходят – там только тело, оно истлело, его беспокоить нельзя. Почитают дух, помнят до 7 колена.
У коренных алтайцев было сбалансированное натуральное хозяйство, но после покорения Сибири, в XVII веке пошёл перекос в сторону охоты – так как за пушнину платили деньги. Сейчас почти все держат пасеки, в подходящих местах – скот: овец, коров, коней – алтайцы, в основном, не держат ни свиней, ни птицу, это наследие кочевого прошлого. Если скотоводством не занимаются, то хотя бы корову стараются держать – несмотря на то, что покупное сено дорогое. Алтайцы – охотники, наездники; нож – неотъемлемый атрибут мужчины, владеют им мастерски и начинают этому учить с детства: в принципе, семилетний мальчик может зарезать барана, ибо знает, куда, как и чем. Местные коренные жители всегда очень берегли всё живое. Грибы не собирают, собирают бруснику, клюкву – но, в основном, на продажу; для себя – черемшу, кандык. Алтайцы очень выносливые и терпеливые люди. Крайне суровый быт (алтайцы вообще минималисты в плане домашнего обихода, в доме ничего лишнего: например, в семье четыре человека – значит, в хозяйстве четыре кружки), мясо едят редко (при этом, как нам рассказывали, старшее поколение овощи, зелень и грибы ест неохотно: как говорила бабушка в одной алтайской семье, «Что я, корова, – траву есть?») Завтрак – чеген (числомолочный напиток) или чай с молоком, бараньим жиром и обжаренным ячменем – талканом. Обед – перловка с бараньим жиром.

Сегодня моросящий дождь и дымка. Облако висит над горой. Овцы пересекают дорогу, коровы бредут – машин не боятся. Скачут табуны коней.
Ябаганский перевал.
Дорожные указатели «Лес», «Затон», «Ферма» – отводная дорога от 50 до 300 м в никуда.
Трасса – то асфальт, то грунтовка.

По долине извивается мелкая речка, пасётся скот между округлых холмов и горушек, изредка проезжают пастухи на лошадях, разбитой «Ниве» или мотоцикле.

Щит ЛДПР – там, где дорога из Усть-Кана впадает в Чуйский тракт. Пересекли одну за другой речки Тускту и Тусктинку.
Уч эн мек («Три темени») – национальный парк. Алтайцы считают, что всё небо держится на 20 точках, Уч эн мек – одна из них.

Здесь, как в Норвегии, каждая новая открывающаяся долина – со своими, непохожими на предыдущие, пейзажами. Леса словно стекают тёмными ручьями с горы по распадкам.

Перевал Чике-Таман («Плоская подошва»). На подъезде к нему открывается удивительной красоты вид на долины, какие-то ребята остановили машину прямо в полосе на повороте и фотографируют. Мы так рисковать не стали, так что нам на память остались гораздо менее живописные снимки. Уже после нашего возвращения по центральным СМИ прошла информация: на алтайском перевале Чике-Таман водитель микроавтобуса не справился с управлением… почему-то кинулась искать более подробные сведения: не наш ли это лихой водитель… слава Богу, не он.

Между Чуйским трактом и Катунью – площадка для национальной конной игры кёк-бёрю: гибрида скачек и игры, в которой всадники борются за тушу козла или его шкуру, – необходимо не только завладеть ею, но и удержать, а затем забросить в «казан» (ворота) команды соперника. Эта игра входит в список конкурсных дисциплин на местных «олимпийских играх» Эй-Ойын; кроме кёк-бёрю проводят скачки, играют в алтайские шашки, бичом сбивают палочки, залезают на кедр, поднимают камни, стреляют из лука, соревнуются в борьбе курёш (на три точки). Победить на Эй-Ойыне – очень большой почёт. Впервые игры провели в селе Ело в 1988 году, и с тех пор программа стала включать уже 12 исконно алтайских видов спорта (вместо пяти), выступления сказителей эпоса, мастеров горлового пения, конкурс национальных костюмов. Флаги на Эй-Ойын – с тотемным животным (растением) – тамга.

Промелькнул за окном посёлок Иодро («Черёмуха»).
Памятник Кольке Снегирёву – мемориальный комплекс в память водителей, которые в годы Великой Отечественной возили по Чуйскому тракту, по здешним перевалам и крутым поворотам, грузы для фронта, для возрождения народного хозяйства, работали на благо и развитие Горного Алтая. Название памятнику дала баллада о Кольке Снегирёве «Есть по Чуйскому тракту дорога», которая долго считалась гимном местных шофёров. Плоские камни выше на горе – старый Чуйский тракт.

Посреди склона в расщелине – замёрзший (неоттаявший) водопад, чуть подальше – в зелёном склоне «деревом» осыпь, где бежали весенние потоки.
Вдруг у самой дороги неожиданно мелькает серый замок с башней за серыми же каменными высокими стенами с эмблемой Черкизовского комбината.

15.06.2018. День шестой
Красные ворота. Узкое ущелье, красный цвет стенам придают выходы киновари (это соль ртути). В 1942 г. начали разрабатывать Акташское ртутное месторождение: оно было известно с XIX в., но к 1942-му основные ртутные месторождения страны были захвачены немцами и пришлось спешно организовывать добычу и перерабатывающее производство на Алтае.

Пенится по камням и наполняет воздух шумом река Чибит («Ель»). На крутых склонах ёлки становятся всё более «тощими»: ветви короче, ближе к стволу.

На обратной дороге наблюдали гонки «буханок»: две полицейские за одной, удирающей в сторону Улагана.

Ещё одна удивительная достопримечательность Горного Алтая: Гейзерное озеро. В очередной долине нужно довольно долго идти по заболоченной равнине по узким мосточкам, и в леске у подножия гор открывается озерцо изумрудного цвета – словно глаз земли. Собственно гейзера (как и термальной активности) здесь нет, но пузырьки газа со дна меняют иловый рисунок в воде. Сиреневое в Гейзерном озере – микроорганизмы, голубое – не вода, а ил.

В незапамятные времена на территории Алтая было древнее Курайское море, и теперь мы едем в Кош-Агач, в сторону Курайской степи и границы с Монголией. Дорогу кулисами обрамляют горы: ближе – скалистые и поросшие ёлками и лиственницами, с редкими каменистыми останцами; а подальше, за всей суетой, справа и слева – белые вершины. Сбоку от дороги – Чуя: узкая, с заболоченными берегами.

Обычно ялама повязывают на лиственничные деревья, на этом перевале нет деревьев, и кто-то сделал обо: куча камней выше машины, наклонный шест, на нём белые ленты.
Снего-ледяные потоки на горной стене, шёрсткой на хребтах – 35-метровые ели. Проехали мимо села Куйектонар: рядом с ним в скале были найдены выдолбленные воронки, в которых когда-то плавили медь.
Мелькнуло за окном мусульманское кладбище: в этих местах живут, в основном, мусульмане.
Мужчина ставит крошечную сине-оранжевую одноместную палатку под стеной маленькой (с автобусную остановку, на две колонки) автозаправки.

Кош-Агач («Одно дерево» или «Прощай, дерево») – посёлок в степи, где рос один-единственный тополь. Китайцы и джунгары ездили поклоняться этому дереву – так образовалась первая тропа, по которой потом пошёл Чуйский тракт. Через Кош-Агач проходил Великий Шелковый путь; с тех, кто здесь торговал, налог не брали, но прибыль рекомендовали вложить в постройку дороги. Чуть дальше – плато Укок; в 1994 году ему присвоили статус Зоны покоя, а в 1998 году оно вошло в фонд Всемирного природного наследия ЮНЕСКО. После того, как в Кош-Агаче приключилось землетрясение 7 баллов и выпал необычно крупный град, местные стали требовать возвращения принцессы в курган.
Монголия здесь совсем рядом: до неё около 75 км. В Кош-Агаче проводят Казахские игры, в которых принимают участие монголы. Во время Великой Отечественной войны Монголия передавала в дар белые полушубки, мясо, золото, на Чуйском тракте работали 30 водителей-монголов.

В Акташе в теплицах ставят буржуйку, в самом Улагане огородов нет: там холодно даже в теплицах, а вот Кош-Агач приравнен к районам Крайнего Севера – вплоть до введения соответствующего коэффициента: здесь есть выход вечной мерзлоты, максимальные морозы – минус 66ºС (среднее значение отрицательных температур – минус 30–45ºС)… и здесь же максимальная жара – +56ºС. Соответственно, в этих местах не сеют и не жнут (говорят, что кто-то выращивает два куста картошки в палисаднике под окнами – «для души»), а вот скотины держат много. Мясу, которое мне довелось попробовать на Алтае, наше и в подмётки не годится, но алтаец считает, что лучшее мясо – в Кош-Агаче. Сейчас мы и попробуем – в единственной местной кормильне. Выглядит она страшно для европейца: жарко и душно, руки мыть негде, неопрятная женщина намывает тарелки в подозрительном тазу – но горсть отборного мяса, называемая здесь гуляшом, думаю, того стоила. Снаружи, в подкрепление раздумий мнительных и брезгливых, на уличном рекламном экране нон-стоп крутят видео- и аудио-ряд с оповещением о симптомах чумы и мерах в случае её обнаружения. В торговом центре стандартный ассортимент вязаных и шерстяных вещей, немного простенького трикотажа и две лавки с товарами для мусульманских дам: разливная парфюмерия и благовония, очень красивые длинные платья из плотного и тяжёлого гладкого хлопка, разнообразные хиджабы и булавки для их фиксации.
В Кош-Агаче наша дорога заканчивается, и мы поворачиваем назад, на северо-запад.

16.06. День седьмой
Сегодня – последний день с нашей сдружившейся группой и чудесными сопровождающими. Первая остановка – порог Бегемот. Узкая грунтовая дорожка круто сбегает вниз от трассы, на высоких стенах зелень разбавлена белым: таволга и алтайская спирея в полном цвету. Даже сейчас, когда я пишу, чувствую одуряющие и пьянящие запахи цветов и зелени. С обеих сторон бревенчатого мостика без перил – бурлит и свивается в узлы мутная вода. После возвращения на работу, в ответ на мои восторженные рассказы, сотрудник принёс чёрно-белые фотографии почти 40-летней давности: та же река, та же чёрная скала и хребтина порога, рафты того времени, похожие на связанные вместе кроватные спинки, весёлые молодые лица – и, кажется, тот же мостик.

Калбах-таш, Талбах-таш (по-монгольски – плоский, по-алтайски – перевёрнутая ложка) – уникальное место, ставшее мастерской, картинной галереей и святилищем для множества древних художников. Считается, что первые наскальные рисунки-петроглифы появились здесь около 5000 лет до н. э., а последние – около тысячи лет назад. Всего их было найдено около пяти тысяч, но при постройке дороги побили много, осталось около 3,5 тыс.
Наша экскурсовод – пожилая алтайка с длинной седой косой – водит нас от одной каменной плите к другой. Какие-то плиты огорожены, какие-то – нет, на некоторых рисунок виден сразу, на других замечаешь его штрихи только после того, как тебе их покажут. Народ за народом приходили на это место – чтобы помолиться, восславить богов, выразить свои чувства или просто настроиться на охоту? Никто не знает и никогда не узнает, мы можем лишь толковать увиденное с позиций своего времени и своих зыбких представлений о временах минувших. Я пытаюсь слушать (а слушать есть что! – рассказ богат и прекрасен!), записывать услышанное, смотреть на высеченные рисунки и фотографировать самые интересные – когда одновременно занимаешься таким количеством разных дел, ни одно не выходит достойно, так что вот фрагменты описаний и самые чёткие картинки. Проверить и дополнить рассказ невозможно: каждый источник даёт своё, в корне отличное от остальных, толкование.

В этих районах много скифских курганов – они кочевники. Приходили на священные места силы, молились. Изображали плодородие и деторождение (беременные самки), лучников, самцов оленей, абра (местная одноосная телега, аналог арбы), быка или корову, местную дикую лошадь, оленя с пушистым хвостом. Более поздний рисунок – тощий, очень рогатый олень – делали манчжуры, хунны. Хунн молится о победе над скифами.

Проводник душ – мужчина в доспехе. Лось с солярными кругами – священное животное. Рожающая женщина. Девочка в одежде. Бык с поклажей и мальчиком. Мужчина с посохом – шаман в шапке из перьев совы. Мужчина ведёт слона. Телега.
Три выемки – три звезды пояса Ориона – три маралухи (покровители особенных людей).
Высверленная в камне дырка – Луна, точки вокруг – Плеяды. Старики определяют месяц по прохождению созвездия.
Зооморфное животное пазырыкской культуры. Крылатое животное индоиранской культуры.
Дьельбеген (семиголовое чудовище) и охотник на лошади. Дьельбеген нападал на людей, убивал всё живое. Решили Солнце и Луна взять его на небо, чтобы он под их присмотром находился, никому больше вредить не мог. Солнце сказало: «Если я спущусь за драконом, всё сгорит». Спустилась Луна (и настали на Земле великие холода) – и когда она потащила дракона вверх, он схватился за черёмуху. Упала на землю его плеть, люди хотели сжечь её, как и всё, что осталось от дракона, но она распалась на змей, которые расползлись во все стороны. Кратеры на луне образуют рисунок дракона.

Внизу – раннескифский олень. Рядом древнетюркская руника (енисейский алфавит) и тамга; надпись сделана уверенной рукой, тамга – нет. Тюрки скифские курганы не грабили – считали скифов своими прародителями.

Спираль – солярный знак. По солнцу или против – Верхний и Нижний миры.
Черепаха – медленное животное; означает, что душа умершего возвращается медленно.

В чём-то разглядывание петроглифов напоминает тесты Роршаха. В чём-то – напоминает, что «если долго смотреть в бездну, бездна начинает смотреть на тебя». И опять вспоминается Михаил Щербаков:
Из руин и забвенья, из пепла и крови,
Законам любым вопреки,
Возникает лицо, появляются брови,
Из тьмы проступают зрачки…

Рядом с Таш-Батыром большое кафе национальной кухни: здесь можно попробовать и пресловутый кёчё, и бешбармак, и тюргом (ёргём?) – макраме из бараньих кишок, и кисломолочный напиток чеген, и салат с маринованной кониной чуй-оозы, и талканду – чай с талканом, и шашлык – куда же без него. После Армении и Узбекистана мне было сложно есть то, что в Питере выдают за овощи и фрукты, а после Казахстана и Алтая стало ясно, что и питерское мясо – совсем не мясо.

Снова дорога. Глядя в окно, понимаешь, почему Чуйский тракт входит в число десяти самых красивых дорог мира. Вот чем мне нравится Алтай – так это разнообразием: хочешь зелёные горы с пологими травянистыми склонами – на, хочешь горы повыше, покрытые матёрым лесом – да сколько угодно, желаешь мощных хребтов, густой лесной покров которых расступается осыпями и скальными выходами – полюбуйся, жаждешь снеговых вершин и студёных горных ручьёв в заснеженной горной полутундре – получите и наслаждайтесь.

Но мы спускаемся ниже и ниже. Снова появились поля купальницы. Огромное стадо белых и чёрных коз. Пару дней назад был Ураза-Байрам, под Онгудаем видим соревнование по кёк-бёрю – в пыли скачет и толкается толпа конников.
На дороге лежит баран, стадо толкает его мордами – сбили?
У реки группы людей с палатками, машинами, в ярких одинаковых майках – рафтеры.
Много мотоциклистов. Машина с двумя мотоциклами на прицепе.
Много военных памятников.
Последние 150 км до Горно-Алтайска – совсем другие пейзажи: облеснённые равнины и холмообразные горы в лесах. Внизу – поля сурепки.
У дороги много источников, около них толпятся люди и машины, грудятся лотки с товарами, плещутся на ветру ленты-ялама.
Бабочки-боярышницы бьются в лобовое стекло как метель, лежат снегом на обочинах.

Почти на въезде в город – столовая «Сухарик».

17.06.2018. День восьмой

Эти места обживались очень тяжело. Была вьючная тропа – тупиковая дорога. Маленькие деревушки обслуживали дорогу. Когда пришли христианские миссионеры, они завладели не только властью, но и землёй. До 1991 года в местности вдоль Телецкого тракта выращивали хмель. Горы называли в честь правителей – например, Чектый-хан (земли сёка Чектый).
Проезжаем Кызыл-Озек («Красное местечко») – здесь могли селиться только люди с «чистыми» паспортами, в селе не было ни кабаков, ни проституток.
Разрушенная плотина.
Наша сегодняшняя сопровождающая – не алтайка, но много общается с коренными жителями, её рассказы дополняют то немногое, что мы успели узнать за время поездки.
Единого алтайского языка нет, есть литературный на базе северного диалекта. Это язык скотоводов – в нём всего около 400 слов. Отсюда и многозначность толкований сказанного, например: «суу» – «река», в более общем смысле – «вода»; «кара» – «чёрный» и… «плохой человек»; «Кара-суу» – «неизвестный (в смысле, с неизвестными качествами, «тёмный») источник». «Ак» – «белый», «молодой» и… «медицинский халат».
Алтайцы – абсолютные фаталисты. Имена алтайцев соотнесены с судьбой: называют в честь предка, в честь места, в честь горы – имя обязательно к чему-то привязано. Имя Айсуулан складывается из слов «луна-вода-сила» – прилив или отлив (интересно, откуда в горах приливы и отливы?), Сакман – окот, Чочой – ритуал питья из одной кружки (например, на охоте). Урсул, Урсула, кстати, – алтайские имена.
Алтайский менталитет: мужчина – глава, должен больше зарабатывать. Местничество, очень стремятся к власти. Если начальник алтаец, то и работники будут только алтайцы. Разница с казахами колоссальна: если казах разбогатеет, он будет вкладывать в себя, если разбогатеет алтаец – он будет вкладывать в семью. Алтайцам очень важно, что о них скажут люди. Основной показатель благосостояния – машина. У богатого может быть очень дорогая американская машина, но крайне бедный дом. У богатых из Кош-Агча дети учатся в Новой Зеландии.
Экскурсоводы с гордостью называют свой сёк – но обычно от посторонних скрывают и сёк, и имя. До года имя ребёнка стараются не называть (говорят просто «балам» («ребёнок»)) – чтобы злые духи не напортили. Детей не отдают в детский дом – заберут родственники, но они должны быть обязательно из того же сёка. В домах престарелых одни русские: совершенно одинокий алтаец – редкость.
Ежедневно детям обязанности на день не распределяются – они и так знают свои. Быт диктует воспитание: разговаривают мало, телевизор смотрят мало. В школах обязательно учат алтайский язык (в русских школах – факультативно). В национальных гимназиях говорят по-алтайски (физику, всё же, преподают на русском).
Когда в 90-е годы позакрывали маленькие школы в посёлках, детей забирали в интернаты – они оторвались от корней, оказались вне национального уклада. С сентября 2018 года вступит в силу программа «Кочевник» – передвижные детские сады, но это, пожалуй, и все хорошие новости с образовательной нивы: в крупных сёлах позакрывали училища, после окончания 9 класса стало некуда идти учиться, ибо не все могут себе позволить отправить ребёнка в город для дальнейшего обучения. Широко распространились наркотики: спайсы, конопля. Молодёжь уезжает – правда, обычно возвращается. Если есть возможность, учатся на специалистов в сельском хозяйстве, юристов, медиков.
Эрлик и Ульгень сотворили человека, стали думать, какой должна быть его душа. Чёрная – сразу пойдёт в ад, белая – умрёт с голоду, так как не сможет убить для своего пропитания. Порешили, что душа будет чёрно-белая, как сорока. Алтайцы не любят сорок: душу познать невозможно.
Собрались звери и поспорили, кто первый увидит солнце. Все смотрели на восток, и только одна мышь – на запад: она-то и увидела первые лучи. Если ребёнок родится в год Мыши – будет гением и счастливым. «Чичк» – мышь.
На белых лошадях не пашут и не сеют.
В пихту переселяется душа поверженного врага: аил под пихтой не ставят. Нельзя сажать хвойные деревья около дома – кто-то из родни умрёт; сажают только светлые лиственичные.
Простыня для гостя отрывается от большого куска, не подшивается – и гость забирает её с собой как подарок.
Первопроходцы меняли у местных племён 1 топор на 3 женщин.
Кедровое молоко: шишки молочной спелости варят в воде.
Кости (головы и т. п.) в дом заносить нельзя.
Женщине нельзя рвать можжевельник – духи обидятся.
Реки зимой не замерзают: зелёная вода и белые кораллы инея на ветках. Оказывается, зимой тоже есть туры, но –45ºС меня как-то не очень вдохновляют, несмотря на всю мою любовь к зиме и морозам.
За окнами мелькают указатели: русская деревня «Кебедень» – «дайте мне лодку»; деревня Паспаул: «Не ходи, парень» или… «большой аул».
Ещё один серый замок хозяина Черкизовского комбината.
Реки Иша и М. Иша.
Началась прителецкая тайга: появились сосны, ели. У дороги видели белую неясыть.
Едем вдоль Бии: Бия спокойнее и мельче Катуни; широкая, чистая. Вода прозрачная и синяя: 70 тыс. кв. км – водосбор Катуни, её глубина – 60–80 метров, у Бии водосбор вдвое меньше, глубина около 7 м – соответственно, она быстрее очищается после паводка. Сейчас разлив ещё есть, но вода уже почти прозрачная.

Из болот около озера Джулукуль по каньону вытекает мелкая (глубиной всего около 1 метра) река Чулышман; почти 240 километров она петляет, собирая в себя многочисленные притоки, и впадает в Телецкое озеро, Алтын Кёль («Золотое озеро»). Кроме Чулышмана в озеро впадает почти 70 рек и 150 временных водотоков, вытекает из него единственная река – Бия. После слияния с Катунью реки образуют Обь.
Само озеро имеет форму зеркально отображённой буквы «Г», 325 м – максимальная глубина, протяжённость – 77,8 км, ширина – от 0,6 до 5,2 км, объём – почти 40 куб. км. Раз в 30 лет уровень воды поднимается на 6 м. Окружающие горы – граниты, сланцы, известняк, мрамор. В мае здесь половодье, в июне – туманы, в августе – сезон штормов, когда волны могут достигать 4 м (на экскурсионной лодке со стеклянной крышей – 300-сильный мотор: так, на всякий случай). «Верховка» – ветер сверху, приносит хорошую погоду; «низовка» – ветер снизу, приносит дожди.
Озеро редко замерзает. В заливах свой микроклимат, есть тёплые заливы, на одном кордоне даже удалось развести яблоневый сад. Правый берег озера (почти 800 тыс. га) – заповедник.

Телецкий тракт заканчивается в Артыбаше («Голова порогов»), напротив, на другом берегу озера – посёлок Иогач. На этом перечень крупных местных населённых пунктов, в общем-то, и заканчивается: остальное – турбазы, кордоны и частные поселения (как сказал лодочник, «почти на месте деревни староверов малоимущие построились: на барже всё завезли, на вертолёте летают чайку попить»). Ещё на Телецком озере много маленьких русских деревень. В русских сёлах теплицы, нет аилов, небогато, но аккуратно; в них ощутимо меньше скотины, для алтайца семья без овец – не семья. Много фермерских хозяйств, колхозов почти нет. Фирменное местное блюдо – рыбная тушёнка: в банке в духовке.

Время от времени мы причаливаем к берегу, чтобы полюбоваться очередным водопадом.

Вот и всё, путешествие почти закончилось. В обратную дорогу нас провожает немолчный шорох текущей осыпи и бабочковая метель. Общий путь за 8 дней – приблизительно 2000 км.

Алтай – тяжёлое и непростое место для путешествий, здесь часто неустроенный быт и странная еда, сюда нельзя ехать вегетарианцам и брезгливым. Национализма как такового нет, но национальное самосознание… Ездить только с туром, только с гидом. Можно прилететь, взять машину на прокат – и обязательно нанять инструктора-гида. От энцефалита тоже желательно привиться: клеща тут много, и переносит он разные виды заразы, включая клещевой сыпной тиф. Есть примета: когда лист у берёзы вырастет, когда гром прогремит – клещ перестаёт кусать (впрочем, и так он кусает только «белых», местным его можно не бояться).

Красота в глазах смотрящего: можно увидеть прекраснейшие виды на земле, но не оценить их, брюзжа по низменным поводам. Спасибо моим спутникам: людям любознательным и доброжелательным, открытым новым впечатлениям и информации, готовым к общению и твёрдо настроившимся получить удовольствие от поездки. И чувство юмора – прекрасное дополнение к любому путешествию.

И спасибо фирме «Эквесто» за превосходно организованный тур.