Все началось очень просто: в понедельник с утра у меня было наимерзейшее настроение. С ним надо было как-то бороться... в результате напряжённой борьбы к вечеру того же самого понедельника я осознала, что в ближайшем будущем лечу в Армению. Уже многократно упоминалось, что слово «отпуск» является прoклятым, не иначе: будучи произнесенным хотя бы один раз, оно будит в людях худшие инстинкты, вынуждая их выгребать из запасников любовно заначенные бумажки и тащить их мне. К концу последней предотпускной недели мне уже начало казаться, что бумаги сродни не кроликам, а рыбам, и размножаются метанием икры. Но прав был царь Соломон: «И это пройдёт», – и вот я снова рассматриваю сверху объёмную карту «Цивилизации», разглядывая крошечные поселения в чаще леса, свинцово-отблескивающие реки и разноцветные пятна городов и полей.

До аэродрома подскока в Москве летел народ просвещённый и пресыщенный, поэтому при посадке не аплодировали. Очередь в «Домодедово» при выходе на посадку на рейс до Еревана имела сферический вид, она клубилась и бурлила, а образовывали её обильные телом энергичные мужчины, прекрасноокие дети и, как ни странно, блондинки всех возрастов. При посадке в Ереване аплодисменты были как после джазового концерта.

Гида зовут Гор, и было очень мудрым шагом с его стороны перетряхнуть программу и вместо обзорной экскурсии по Еревану утащить нас к древней крепости Амберд, по дороге засыпая ворохом сведений. О том, что нам повезло, и самый дождливый год (за который уже выпало 2–3 годовые нормы осадков), кажется решил сделать перерыв. О забавной легенде, откуда у армян такие носы... О том, что когда Ной припарковался на горе Арарат и ждал, пока спадет вода Великого потопа, он воскликнул: «Еревац!», что значит «Вижу!» – и от этого-то и пошло название города. О том, что первый виноград посадил тоже Ной, и первое вино сделали тоже в Армении… и многое другое.

Сразу за аэропортом дорога попадает в местный Капчагай – вот только закон 2015 года запретил все казино, и теперь в них – во всех – торгуют мебелью (причем почти вся она – местного производства). Предместья заполнены одно- и двухэтажными домами предельно простой архитектуры, сложенными из туфа... но вдруг между ними мелькает светло-желтый дом в греческом стиле, с колоннами и портиком над входом. А слева остается городской район «Бангладеш»: вообще-то у него совсем другое название, но там с самой постройки было так пыльно, людно и жарко, что иначе и не скажешь – Бангладеш! Тоже слева мелькает часовня в виде пули: она стоит на кладбище, где хоронят погибших во время военных действий.

Самое большое в мире американское посольство проплывает за окном. Почему самое большое? Потому что американская армянская диаспора – вторая по величине и едва ли не превышает население всей трехмиллионной Армении. В Армении нет моря и нет долин, только горы... но российским Тихоокеанским флотом командует адмирал Авакянц, а на одной из ереванских улиц есть памятник адмиралу Исаакяну, и смотрит он как раз на американское посольство.

Ереванское водохранилище – то самое, из которого в 1976 году Шаварш и Камо Карапетяны спасали людей из упавшего троллейбуса.

«Веселый» (или «пьяный») мост Победы, построенный в 1945 году, соединяет берега, на которых стоят два коньячных завода: слева красные корпуса «Арарата», справа темно-серой крепостью – «Ной». Кстати, серая громада «Ноя» – бывшая Ереванская крепость (и во дворе до сих пор стоят штурмовавшие её пушки).

Мелькает титанический памятник революционеру Мясникяну: здоровенная статуя на высоком постаменте в окружении широких и высоких стел. Вообще за время, прошедшее после распада Союза, в Ереване снесли только один памятник – Ленину (памятник Сталину, на месте которого теперь Мать Армения,– не в счет: его снесли ещё при советской власти), ибо именно Ленин подписал в 1921 году документ, по которому Западная Армения отошла Турции.

Сам Ереван при первом знакомстве меня удивил: фотографии перед выездом я смотрела, но все равно оказалась не готова к полному отсутствию старого города и такой простоте: 7–9-этажные дома из туфа, в предельно советском стиле, местами совсем мало зелени (хотя в каждом из 12 городских районов есть свой парк), не слышно птиц и цикад, один из кварталов девятиэтажек стоит прямо над Разданским ущельем, и кажется, что дома наклонились и заглядывают в реку, вытекающую из Севана. Очень много строек, причем создается ощущение, что некоторые строящиеся здания в процессе уже успели состариться и начинают разрушаться. Перепад высот в городе – почти 500 м. Там, где дома одно- и двухэтажные, они укрываются за высокими заборами из туфовых блоков, за сплошными металлическими воротами. На стенах домов удивительно мало кондиционеров – хотя температура за бортом +38°С (зимой, к слову, бывает до минус 20°С, и нигде нет центрального отопления: даже в Ереване квартиры отапливают газовыми печками). В то же время в столице удивительно чистый воздух: говорят, что это из-за того, что стоят все бывшесоветские заводы, а 90% машин ездят на газе.

От Грузии до Ирана, через всю Армению с севера на юг должна протянуться скоростная магистраль-бетонка, машина по ней идет ровно и легко... но построена лишь малая часть, и мифы слагают о том, когда её закончат.

Гора Арац (2500 м) носит имя в честь царя Ара Прекрасного. По преданию, он был так красив, что влюблялись в него царицы разных стран – в их числе была и ассирийская царица Семирамида. Предложила она Ару переселиться к ней, он отказался, и оскорбленная Семирамида пошла на него войной. Царь погиб в сражении – и гора приняла очертания его лица.

В местном уличном декоре практически отсутствует видимый национальный колорит, если не считать таковым надписи на заборах и вывесках: благодаря своеобразному рисунку армянского алфавита, любая надпись, вне зависимости от её содержания, выглядит почти как произведение искусства. И, кстати, о письменности: по дороге к крепости останавливаемся у памятника армянскому алфавиту: в 2005 году исполнилось 1600 лет армянской письменности, и на высоте 1600 м поставили 39 букв из красного туфа, за ними рассеяны по полю скульптурные портреты «умов нации». Буква «Ц» – как абрикос на ветке («циран» – абрикос).

Над ближайшим холмом выступает верхушка креста, поставленного в честь 1700-летия принятия христианства Арменией. С любой стороны он видится крестом, на сегодняшний день его образуют 1715 крестов (и каждый год добавляется новый), высота постамента – 301 см (по году принятия христианства), высота самого креста – 33 м (по числу земных лет Христа).

Вдоль дорог валяется множество автомобильного хлама разной степени распада, от неподдающихся опознанию останков до полусъеденного ржавчиной троллейбуса. Вдруг сбоку, в густых зарослях бурьяна, мелькает вполне себе пригодный лимузин. Сейчас сезон абрикосов и черешни, и у обочин в тазах и ведрах золотятся и сияют темным багрянцем дары плодородной земли. Выше в горах, в зоне альпийских лугов, пасутся стада. Как и в Казахстане, пастухи с семьями и стадами откочевывают в горы до сентября, ставят палатки и с помощью огромных волкодавов пасут в волчьих вотчинах своих овец – «курдюкских барашков». В основном, пастухи – курды: йезиды-зорроастрийцы. Ещё везде попадаются пасеки: разноцветные кубики ульев, стационарные и передвижные, а одна вообще разместилась в старом «Икарусе». У обочин растут двухметровые шары дикого шиповника, в сухой траве рассеяны желто-сиреневые мелкие цветочки с периодическими всполохами дикой розовой гвоздики и алых маков. В горах травы типа овсяницы растут кочками и полями, пахнет полынью.

Здесь больше двух тысяч метров над уровнем моря, и организм, переместившийся сюда за один день из питерских болот, протестует: при малейшей нагрузке (а ею становится, например, подъем по пяти крутым ступенькам) сердце колотится прямо в горле, и темнеет в глазах. Но если через каждые несколько шагов останавливаться «для поснимать», то все вполне переносимо.

Возвращаемся в город, и желтое вечернее солнце подсвечивает городские районы на склонах.

Один из первых заданных гидом вопросов: «Есть ли среди вас вегетарианцы? – Нет? И прекрасно!» В Армении довольно простая кухня, фантастически вкусная местная зелень, фрукты и овощи, а какое здесь мясо! И что характерно: во всей стране нет ни одного «Макдональдса». В стране существует культура пития: нет ограничений на время продажи спиртного, его количество и личность покупающего (да хоть ящик водки в три часа ночи несовершенолетнему), но быть пьяным на улице или даже просто гулять с пивом – стыдно. Лишь одного мне не хватало на столах у хлебосольных хозяев: местных сластей. Понятно, что во фруктовый сезон грешно не есть фрукты, тем более, что их не собирали зелёными и не везли долго-долго в душных ящиках, – но какой-нибудь правильной пахлавы очень хотелось.

Наша гостиница на северо-востоке Еревана, у самого подножия  телевышки: на 200 м выше центра города и на 1197 м выше Санкт-Петербурга. Если выйти на балкон гостиничного номера, то в плотной дымке справа видна самая высокая гора Армении Арагац, а слева – Арарат. В первый же день по приезде нам открылись оба Арарата: и Большой, и Малый – говорят, что так везет не всем, и можно так и уехать, не увидав их.

Вечером нас закидали сообщениями встревоженные родные: в российских новостях подробно описывались беспорядки в Ереване, взятие заложников и прочие прелести. Ничто из этого нас не коснулось, хотя патрули с боевым оружием в течение дня нам попадались.

Параджанов почти никогда не комментировал свои работы.
«Ты, конечно, талантлив, но не так гениален, как я» – Тарковскому. «Принеси термос, и я сделаю тебе работу – говорят, что я гений» – кому-то из друзей.

В Риме жила девушка-христианка Рипсиме, и была она так красива, что в неё влюбился император Диоклетиан. Она бежала от его любви в Армению, но армянский царь Тиридат III по просьбе Диоклетиана нашел её... увидев, как Рипсиме прекрасна, захотел её оставить для себя. Отказ Рипсиме так его рассердил, что царь повелел убить 37 девушек-христианок (одна из них, Нунэ, спаслась и известна как Нина, Просветительница Грузии). После этого Тиридат тяжко заболел, но спустя 13 лет его сестра видит сон, что только христианский проповедник Григорий сможет излечить царскую хворь. К тому времени Григорий уже 13 лет томился в яме за проповедование веры. Звартноц построен на месте, где царь встретился со святым: Григорий исцелил его за 66 дней, царь уверовал, и в 301 году Армения приняла христианство (хотя процесс этот был непростым и нелегким и длился приблизительно 120–150 лет).

Процитирую пояснительную табличку у храмового комплекса: «Интересен факт о том, что в церкви Сен Шапель (1243–1248 г.г.) в Париже находится барельеф, на котором над Ноевым Ковчегом на вершине горы Арарат изображена церковь, предметно подтверждающая достоверность реконструкции Звартноца».

Вокруг храмового комплекса раскинулись абрикосово-айвовые сады. Солнце так палит, что пропали все запахи – но около айвовых деревьев работники заняты чем-то загадочным: выглядит это так, словно они обстукивают деревца небольшой палочкой. На кустике какой-то травы – ожерелье из выбеленных солнцем улиточьих панцирей: кто не спрятался – я не виновато. Около торгового лоточка полощутся на ветру шарфы-палантины, расписанные традиционными мотивами. Трещат цикады.

Эчмиадзин (букв. – «Сошествие Единородного») был шестой столицей Армении (Армению называют страной блуждающих столиц – всего их было 13, включая киликийский город Сис, находившийся на территории Западной Армении, ныне входящей в состав Турции). Официальное название города – Вагаршапад (город царя Вагарша), он на 97 лет младше Еревана, и ему почти 2700 лет. При входе на территорию древнего монастырского комплекса, сразу за воротами, находится главный алтарь, на котором раз в семь лет священники во главе с Каталикосом варят священное миро. Архитектура большинства армянских храмов проста, их внутреннее убранство предельно аскетично: нет ни икон, ни скульптур, ни богатой резьбы, ни золочёного декора, лишь несколько простых картин на библейские темы, завеса (в Великий Пост отделяющая заалтарное пространство от молящихся, а сейчас – скромно собранная в углу), трон для старшего священника, высоко расположенные окна, светлый и гармоничный барабан купола – ничто не должно отвлекать человека от общения с Богом. Главный кафедральный собор Эчмиадзина был заложен в 303 г., его убранство сдержанно-нарядно: ни в одном из увиденных во время поездки храмов мне больше не попадалась ни многоцветная настенная роспись, ни такое разнообразие использованных материалов, ни хрустальные люстры. На наружных капителях (как и на посохе Каталикоса) – дракон, символизирующий мудрость. Маленький скорпион, не вовремя пробегавший мимо, навеки застыл в штукатурке над входом.

Сам комплекс велик, просторен, залит невыносимо-палящим солнцем и соединяет в себе старинное и новое; за решетчатой оградой видна резиденция Каталикоса, везде цветы и деревья, журчат питьевые фонтанчики, мужчины, женщины и дети сидят на лавочках в тени деревьев, молодые семинаристы торопливо проходят по мощёным дорожкам. За серым памятником геноциду армян находится розовое здание крестильни, построенное 10 лет назад: то же лаконичное архитектурное решение, как и у большинства церквей, в ней просторно, и с высоких сводов падают крестообразные лучи света, словно осеняя и благословляя присутствующих. Жаль, но в Сокровищницу Эчмиадзина мы не попали – там готовились к службе.

День ещё не закончился, и можно было бы погулять по городу, но даже думать об этом не хочется: очень жарко, при температуре около +40°С в тени достопримечательности воспринимаются плохо, да и фотоаппарат моментально перегревается на солнце.

Наутро мы едем в цитадель Хор Вирап, а по дороге слушаем печальный мартиролог армянской промышленности: здесь был ламповый завод, там – кабельной продукции… каучуковый… обувное производство… В фабричных зданиях первой линии местами завелись магазины, но заводские корпуса в отдалении зияют пустыми окнами, вокруг них громоздятся горы ржавой арматуры. Если в советское время соотношение промышленности и сельского хозяйства в Армении было 70:30, то теперь – в точности наоборот. Кое-что все же осталось: медно-молибденовый завод, алюминиевый завод, золотодобыча и золотообогатительный комбинат, заводы стройматериалов и цементные, добыча и обработка драгоценных/полудрагоценных камней. Молодежь уходит в сферу обслуживания, гостиничный и банковский бизнес. В стране колоссальный разрыв между бедными и богатыми: кто-то может себе позволить дом-версаль на возвышенности за крепостным валом оград и деревьев, с белыми львами и павлинами в вольерах во дворе, а кто-то живет впроголодь – этим и объясняется контраст в восприятии Еревана: те районы, мимо которых мы въезжали в город из аэропорта и выезжали на маршрут, мягко говоря, небогатые, а особняки на севере города отличаются от, к примеру, посольства только тем, что посольство меньше. Да и квартирный ценник в $3500 за кв. м на Северном проспекте в центре города тоже выглядит негуманным.

Мы едем через Араратскую долину – единственную относительно ровную поверхность Армении; ради орошения её плодородных земель на 18 метров понизили уровень Севана. Эта долина – кормилица Армении, на неё приходится около 35% с/х производства страны. Куда ни глянь – всюду сады и виноградники. Зимы здесь и снежные, и морозные – поэтому виноградные лозы на зиму присыпают землёй. Неподалеку находится город Арташат, четвертая столица Армении: в пору расцвета, в I веке до н. э., его населяли 150–200 тыс. человек.

Монастырь Хор Вирап, помимо своей исторической роли, дважды знаменит: именно здесь находилась та яма, в которой 13 лет держали Григория Просветителя, а кроме того именно отсюда открывается лучший вид на Сис и Масис – Большой и Малый Арарат. Арарат для армян – то же, что Фудзи для японцев. Существует историческая легенда, что когда Турция выразила неудовольствие тем, что Арарат находится на гербе Армении, хотя ей и не принадлежит, советский нарком иностранных дел Чичерин парировал фразой, что «Луна тоже не принадлежит Турции, хотя и находится на её гербе». С погодой нам повезло, и оба Арарата видны во всей красе.

Каменный мешок тоже произвел сильное впечатление – хотя и не так порадовал: даже спуститься туда по вертикальной железной лестнице сквозь невозможно узкую горловину и пробыть, сытым и довольным, пять минут – уже не самый приятный опыт, а уж быть скинутым с 6-метровой высоты и просидеть 13 лет, питаясь только тем хлебом и водой, что какая-то сердобольная женщина спускала на веревке сквозь отверстие размером с кулак, – даже представлять не хочется.

Стены монастырских построек снаружи метра на три в высоту покрыты процарапанными надписями – аналогами «здесь был Вася»; изнутри примерно до той же высоты – чёрная многолетняя копоть от свечей. На скальном выступе над монастырем водружен крест – в память встречи на этом месте апостолов Фаддея и Варфоломея, несших свет христианства этим землям. От цитадели видна граница с Турцией, она наглухо закрыта и охраняется российскими пограничниками.

В отдалении слева, параллельно дороге, тянется небольшой горный хребет, именуемый Курц (Чабрец). Проезжаем через главное аистовое село Армении: рядом с ним протянулась цепочка больших искусственных прудов, в которых разводят рыбу, – и здесь во множестве селятся аисты; самые старые, которые уже не могут выдержать перелет в Африку, – даже остаются зимовать.

Акклиматизация за сутки прошла почти успешно: все неприятные ощущения ушли, осталась только головная боль ночью и утром – но с этим уже можно жить.

90% армянских гор вулканического происхождения; действующих вулканов нет («вот только вулканов нам не хватало» – добавил от себя Гор), но все время попадаются напоминания о бурном прошлом: то четыре вершины бывшего вулкана Арагац, то каменная роза из скрутившихся спиралью скальных пластов (словно перекочевавшая сюда с Тенерифе), то здоровенная глыба в полтора человеческих роста, красующаяся прямо у шоссе, на разломе которой видны крупные каменные пузыри.  Да и пейзажи за окном все больше и больше напоминают канарские: где посуше – Лансароте, где растительность побогаче – Тенерифе.

При Екатерине II в Армении появились староверы-молокане. Они по сей день живут компактными поселениями, принадлежность которых легко опознать: ни на одном доме в поселке нет телевизионной антенны. Хотя, как говорят люди знающие, телевизор молокане все же посматривают, старательно пряча агрегат от заходящих в дом. Проезжаем их поселок Малышка, недалеко есть ещё Лермонтово и Фиолетово; забавно, что Лермонтово раньше называлось Воскресеново, а Фиолетово – Надеждино: как тут не вспомнить Стругацких с их Благорастворением воздухов?

Мы поднимаемся вверх, к перевалу высотой 2400 м, к Зангезурским воротам. Вокруг удивительной красоты вид, но останавливаться некогда, так что приходится действовать по принципу «снимай в окно все подряд, а разбираться, что ты сняла, будешь потом». Псевдоканарские лунные пейзажи сменились пологими зелеными горами, словно вырезанными из бархатной бумаги, промелькнувший склон – точь в точь богатырь Святогор.  За заборами и прямо на оградах пирамидками сушатся брикеты навоза, у обочин торгуют персиками, абрикосами и странными зелеными травяными жгутами (потом оказалось, что это щавель). Где-то внизу мелькнула маленькая речка, извивающаяся в красном каменистом ложе. Машина замедлила ход: прямо на шоссе собрались в кружок – голова к голове – с полтора десятка баранов, сигнал их не пугает: беседуют о своём, о вечном. На полях правильными рядами лежат бруски упакованного сена, и кое-где они уже сметаны в высокие «стога». Маки на солнце сияют алым витражным стеклом.

Между Татевом и станцией канатки каждый турист должен пройти сквозь строй женщин на маленьком базарчике: летний день этих женщин кормит долгий зимний месяц, поэтому они заманивают, уговаривают, предлагают попробовать и громко обижаются, что покупаешь не у них. Плотный занавес тяжёлой чурчхелы, коробки, корзины и мешки с травяными сборами, кавказская кислая приправа-пастила лавшана в тонких листах… Местный чабрец пахнет намного сильнее нашего и имеет отчётливую мятную нотку – буду дома баловать себя столь полюбившимся «курцов тей».

Сегодня ночуем в самом «криминально-авторитетном» (а следовательно – самом безопасном) городе Армении – Горисе. В нём неисчислимое количество гостиниц: здесь обычно останавливаются гости Татева, ибо поездка туда «одним днём» слишком тяжела. Почему-то название гостиницы «Мирхав» («Куропатка») напоминает д'Артаньяна с его улицей Старой Голубятни.

Зимой в этом горном городке очень холодно и страшные ветра, но сейчас вечер свеж и прохладен, шелестят тёмными листьями чинары-платаны, чуть слышно журчит узкий арык; то там, то здесь на улицу падают полосы света от занавешенных окон или редких фонарей. За распахнутой дверью открывается освещённое пространство пекарни: сейчас почти 11 вечера, но работа идёт полным ходом.