Стоит отойти чуть-чуть в сторону – и с обзорной площадки открывается прекрасная панорама: покрытые вечным снегом Гегамские горы вдали, зелёные распадки вблизи, белые пятна на зелёном – летние лагеря пастухов. Часть группы фотографируется на фоне этого великолепия, ветер играет их разноцветными шарфами, посвистывает и немного сдувает жару, пахнут размятые нами травы.

С дороги видна гора Армабах (?) – у неё классическая форма вулкана, а на самом верху притулилась часовенка. Чуть ниже перевала расположился лужок розовой гвоздики и картофельное поле. Будете смеяться, но картошку из этого картофельного края Армении экспортируют в Россию.

Долгие дороги – время послушать о знаменитых армянах (а вы знали, например, что мать генералиссимуса Суворова, возможно, вела свою родословную из армянского рода?) и о том, чем живёт современная Армения; звуки дудука на удивление гармонично соединяются с видами за тонированным окном.

Надо отметить, что очень многие из посещённых туристических достопримечательностей в прекрасном состоянии: свежевосстановлены и ухожены. Как правило это (и многое другое) делается на деньги диаспоры. Одно из самых известных имён жертвователей и меценатов – король Лас-Вегаса и один из пятнадцати национальных героев Армении Кирк Керкорян: за долгие годы своей жизни (умер почти год назад, в июне 2015 года, в возрасте 98 лет) он пожертвовал родине более 1 млрд. долларов.

Деревня Норатус стала самым большим собранием хачкаров в мире, здесь их около восьмисот. Как правило, хачкар («крест»-«камень») – это прямоугольная каменная плита, поставленная вертикально на лежачее каменное же основание и закреплённая на нём с помощью своеобразной «ножки», на плите выбит крест, свободное пространство заполнено узором – и это всё. А вот как это воплощено – можно рассматривать бесконечно. Хачкар – в некотором смысле аналог иконы и, наряду с армянским лавашем и дудуком, признан ЮНЕСКО нематериальным достоянием Армении.

Каждый хачкар создаётся в честь чего-то или кого-то, ставятся они у монастырей, снаружи и внутри церквей и на могилах. На некоторых могильных хачкарах выбиты символы и целые сцены, рассказывающие о похороненном человеке. Невысокая ограда отделяет поле хачкаров от посёлка. Времени даётся всего ничего (ибо баран в тандыре ждать не будет), но всех предупреждают: «Там наши бабушки с вязанием – наших бабушек не обижайте, некоторые из них с ножами». Смысл предупреждения становится понятен сразу же после выхода наружу: почтенные пожилые дамы вцепляются в туристов намертво и активно рекламируют своё рукоделие. Я человек жалостливый, вещи домашней вязки люблю, но, прямо скажем, красотой эти изделия не страдают.

Есть легенда, что при каком-то очередном нападении хачкары защитили село: на них надели доспехи, и враг отступил, убоявшись войска защитников. У каждого из четырёх углов села – по два хачкара: старый и новый. Чем проще декор – тем он старше. Каждый камень всегда как бы наклонён (или вообще немного изгибается в верхней части) – создавая иллюзию, что он слушает, словно человек. Кстати, в былые времена в большие холода хачкар заносили в дом. Описать всё их разнообразие невозможно, это материал для большой научной работы… вот лишь мелочи, которые удалось запомнить:
– двойной пьедестал – камень в память либо великого военачальника, либо священника;
– круглый элемент, выбитый под крестом, – древо жизни или солнце;
– совсем маленький – детский;
– с узором и изображениями – женский…

Показали хачкар, на котором изображена свадьба: отец и мать, оркестр, накрытый стол, монгол на лошади… убили всех.

Отведённого получаса мне явно не хватило: видела поле, как и усадьбу скульптора Миллеса в Стокгольме, через объектив фотоаппарата – сниму как можно больше, рассматривать буду дома.

Как и все программы «Серебряного кольца», эта тоже не перегружена всяческими коммерческими шоу – не назовёшь же таковым демонстрацию подготовки барана к путешествию в тандыр. В рецепте ничего лишнего: орехи, киндза, чеснок, масло и уксус – составные части маринада, тандыр протоплен, полба перебрана и промыта. Немного курдючного жира в кастрюлю, крюком опустить её в тандыр, затем в растопившийся жир положить много нарезанного лука, снова опустить, помешать, подождать пару минут… добавить в кастрюлю крупу, вернуть всё на дно тандыра, сверху укрепить натёртую маринадом тушку барашка, закрыть тандыр и на два часа уехать на Севан.

Севан – высокогорное море: 75х50 км, глубина 83 метра, высота над уровнем моря – 1900 метров (выше только Титикака). Говорят, что по берегам растёт много облепихи… проезжаем прибрежный пляж: он весь заставлен беседками: отдыхать нужно с комфортом.  Прибрежные посёлки и городки кормятся туристами, туристов же потчуют севанской форелью и настойчиво рекламируемым шашлыком из раковых шеек: форель мне понравилась, а «шашлык» напомнил, что в болгарском языке «салат с раци» – это салат с крабовыми палочками (а никак не с раками) – вкус был именно как у этой производной рыбоперерабатывающей промышленности.

Показалось, что крупная бабочка порхает в отверстии свода… когда бабочка вверх ногами повисла на его краю, стало понятно, что это летучая мышка.

Надпись на одной из колонн исполнена шифром-скорописью – как правило, так записывалось, какие дары были принесены, и где они хранятся. С XIII века алые буквы не подновляли, кошениль на чесночном соке оказалась удивительно стойкой.

Тропинка от бокового выхода в монастырской стене приводит к ручью; на высоком берегу, напротив пещер, – большой плоский камень под навесом. В Армянской Апостольской церкви есть традиция обрядовой благотворительной (или праздничной) трапезы – матах: как правило, в благодарность Господу за милость, в честь хорошего события или с просьбой о помощи освящается соль, с нею готовится мясо животного: барашка или петуха, приготовленное мясо раздают соседям. Корни этого обряда лежат в язычестве, сам камень находится на месте языческого жертвенника – но, цитируя жж-автора grigor_yan, «это одна из поощряемых Церковью традиций народного благочестия».

Если смотреть с территории монастыря, то высоко на склоне горы виден белый крест: говорят, что его установил там парень, плетущий венки у входа в комплекс. На голове парня – венок из одуванчиков.

В дальнем торце – небольшой зал с мозаикой: ограждения надёжно удерживают любопытствующих, поэтому придётся поверить гиду на слово про пятнадцать цветовых оттенков и изысканный узор. Вроде бы на стене бани была найдена надпись примерно такого содержания: «Строили, строили и ничего не получили взамен». Летний день превратил маленькое помещение в баню действующую, поэтому по выходе даже полуденное пекло снаружи кажется свежим и прохладным.

Со всех сторон храмовое плато окружают глубокие зелёные ущелья; если присмотреться, то можно увидеть ещё одно плато: та базальтовая симфония, которую мы рассматривали, задрав голову, с высоты храмового плато кажется совсем невысокой и незаметной.

И наконец, познакомившись со страной, мы начинаем более детальное знакомство с Ереваном. В городе нет ни каких-то градостроительных надзирающих органов, ни генерального архитектурного плана: каждый строится там, где ему нравится и где может себе позволить. Как следствие – нет равномерной и зональной застройки, в черте города могут располагаться личные виллы и коттеджи, для постройки которых можно снести любое историческое здание.

Если бы я знала, что в зале национального костюма хранят такие сокровища, то непременно постаралась бы улизнуть с подзатянувшегося рассказа о первобытных охотниках (да, в тщательно законопаченной витрине красовался кожаный башмак на шнуровке – согласно данным радиоуглеродного анализа, ему более пяти тысяч лет, нашли его в пещере Птиц, которую мы проезжали по дороге в Нораванк – но если бы вы видели многоцветные платья, кошельки и сумочки из серебряной филиграни, узорчатые обручья!.. любой пятитысячелетний башмак им и в подмётки не годится).

Второй раз я размышляла об ответственности за фотосъёмку в зале с материалами о геноциде 1915 года. В нём мало фотографий и документов с «конкурса пыток», но много свидетельств, гораздо более страшных именно в своей обыденности: карта квартала, нарисованная от руки с каллиграфически выписанными именами всех погибших, детские фотографии из приютов при храмах и монастырях, одеяла, сотканные из лохмотьев убитых, – чтобы прикрыть уцелевших.

Мы сбегаем, не дождавшись окончания шоу, и едем к себе на гору. У нас есть другое шоу, которым мы любуемся каждый вечер: как я уже говорила, гостиница стоит на горе над городом, и её открытый панорамный ресторан пользуется большой популярностью как место проведения всяких заказных мероприятий. Ей-богу, громкая музыка – совсем небольшая плата за возможность из первого ряда, прямо с балкона, наблюдать, как танцуют армяне. Я специально спрашивала Гора, учатся ли где-то этому специально, – оказалось, что, по большей части, обучение происходит с детства вприглядку на семейных сборищах. То, что нам показывали в первый день в «Таверне "Ереван"» было зрелищно, но постановочно… а вот так, в исполнении непрофессионалов и спонтанно, но естественно и гармонично-прекрасно – дорогого стоит.

Казалось, что поездка была запланирована длинная и впереди ещё так много дней – но вот я вечером перебираю чемодан, понадёжнее укутывая подарки, на завтра запланирована короткая прогулка по Еревану – а затем самолёт.

Наш быстрый бег закончился. За оставшиеся несколько часов можно по утреннему холодку пройтись от мечети, укрывшейся на тихой улице за высокой неприметной стеной, до главного кафедрального собора Еревана.

Увиденная мечеть была единственной за всю поездку: сказывается то, что практически всё население – христиане, причём воцерковлённые – т.е. активно участвующие в церковной жизни. Большая часть увиденных мусульман – иранцы, приезжающие в Армению «отдохнуть от мусульманских законов» (с).

P.S. На всех фотографиях в байке – это не я.