К отпуску в этом году я приближалась асимптотически: он манил, но в руки не давался. В середине ноября по офису стала перемещаться бумажка с календарём и просьбой отметить желаемые даты отпуска на 2014 год. Потирая ладошки, я злобно сказала, что сейчас я отмечу, вот ужо я отмечу: и месяц за 2013-й, и месяц за 2014-й... Бумажка куда-то усохла, а мне захотелось на отдых совсем уж немыслимо и страстно – до глухой тоски и чесотки, причём без разницы, куда – подошёл бы и Урюпинск.

Ночь приходит неожиданно рано и быстро, в темнеющем небе повисает острый серпик месяца, становится заметно прохладнее – зима всё-таки. Пропадают во тьме и бестравные газоны, и пальмы, и океан – только глухо погромыхивает где-то за горизонтом. Приветливо и зазывно светятся окна ресторанчиков и кафе, слышны негромкие разговоры и музыка… Куда бы ни приехал мой папа, он везде ест одно и то же: жареное мясо с картошкой. Собственно, почему бы и не последовать его примеру? Маленький семейный ресторанчик как раз на пути: здесь два весёлых парня-официанта громкими эмоциональными возгласами приветствуют заходящих знакомых, вдоль стен и на шкафах стоят горшки разных форм, среди которых затесался несувенирный и хорошо послуживший танжин, на комоде у стены красуются фаянсовые кувшин и тазик, расписанные крупными розовыми цветами, рядом кусочек мыла и полотенце. Время от времени один из официантов набирает из корзины у стены картошку – и вот она же, нарезанная неправильными кубиками, утопает в грибном соусе на тарелке. Уф! Вот теперь организм жаждет единственного: пасть в неравном бою с одеялом.

Утро встречает всё той же непрогладной теменью: это у нас уже 8 утра и внутренний будильник прозвонил на работу, а здесь ещё всего лишь 4, всё спит, и молчат даже неугомонные голуби. Наконец начинает светать, и можно позавтракать на террасе, посматривая на лохматые силуэты пальм на фоне розовеющего неба и на проявляющуюся из сумрака оранжевую бугенвилею, прильнувшую к ограждению. И, по холодку, отправиться в путь.

Оказывается, крепость стоит на краю старого вулканического кратера, сверху виден океан с обеих сторон острова, уходящий от Тегизы извилистый серпантин с машинками-бусинками и осторожно ползущий к крепости лазурный экскурсионный автобус. Надо поторапливаться: сейчас здесь всё заполонят туристы.

В крепость можно войти только через маленькую дверь в крепостной стене: она находится на уровне второго этажа, и к ней ведёт от лестницы узенький подъёмный мостик.

Много веков воды, окружающие Канары, кишели пиратами, местные жители воспринимались ими как стадо овец, которое необходимо регулярно стричь и продавать разросшееся поголовье, – и именно поэтому островные города строились подальше от побережья, обзаводились крепостями и наблюдательными пунктами, позволявшими если уж не сражаться, то хотя бы вовремя прятаться. Сейчас в сонной крепости музей пиратов: макеты кораблей, портреты самых известных морских разбойников, выполненные в стиле диснеевских мультиков, маленькие фигурки жителей острова, макеты города и крепости, нарочито стилизованный «сундук с сокровищами» в пустом крепостном колодце. Но на обзорных площадках из прохлады и темноты укрытий сквозь узкие бойницы в толще стен виден океан.

В Тегизе стало шумно и очень людно, лотков с товарами, магазинчиков и кафе прибавилось, но глаз ни на что так и не лёг. Около автомобильной стоянки – садик, полный безумных инсталляций: в основном, это просто мусор, собранный в подобие композиций, но некоторые фигуры напоминают финскую усадьбу Вейё в Париккала (кстати, как показали дальнейшие путешествия по Лансароте, островитяне таким способом, видимо, решают проблему помоек: помоек в нашем понимании мне не попадалось, а вот такие «сады» – не раз, и не два).

По бокам дороги тянутся чёрные огороженные прямоугольники и каскадные террасы, иногда рассечённые вдоль дополнительными стенками. Как оказалось, это – убранные поля.

Грасиоза лежит на лазурной подложке океана, как затейливая безделушка из розовой яшмы и кварца. За ней видны ещё два острова: маленький испанский Монтанья Клара (закрытый для посещения, т. к. там птичий заповедник) и, подальше и побольше, – португальская Алегранза.

Снова вдоль дороги тянутся безжизненные лавовые поля, огороды и посадки, дома и подпорные стенки. За окнами вспышкой пальмовой зелени мелькнул городок Хария: здесь много воды и пальмовые рощи. Вот, кстати, для меня большая загадка: откуда на вулканических Канарских островах берётся пресная вода? На Лансароте 16 дождливых дней в году, свободно текущей воды я не видела ни здесь, ни на Тенерифе, почва – сплошная лава…

Прибрежный городок Пунта Мухерес и примкнувшие к нему, белой пеной лежащие на берегу. На стоянках – катера и лодки вперемешку с машинами. Очень много лодок странного вида: маленькие (только-только влезть одному), почти плоскодонные, со скругленными обводами и резко срезанной кормой, а одна вообще попалась без чётко выраженной носовой части – этакий ящичек. На океанской глади покачиваются разноцветные шары-поплавки: там то ли сети, то ли крабовые ловушки. Эти же ловушки – и блестящие новенькие, и изрядно проржавевшие – во множестве валяются на пути.

Среди осыпей, кочек и бугров открывается нора вниз. Наша группа – последняя на сегодня, вокруг пустынно и тихо, только периодически верещит младенец. Вслед за округлым гидом пасть пещеры нас проглатывает, и мы идём шуршащей чередой по узкой тропочке, зажатой чёрными и рыжими глыбами, то сгибаясь почти в пояс в низких тоннелях, то задирая головы в попытке разглядеть взмывающие вверх своды. Путь подсвечивают скрытые в изломах лавы небольшие светильники; справа, слева, под ногами и над головой открываются неожиданные провалы, звучит еле слышная музыка: не мелодия, а голос горы, напевно и грозно что-то приговаривающий. На глубине почти 50 м под землёй скрыт концертный зал, гид говорит, что в нём прекрасная акустика. Экскурсия подходит к своей кульминации: нас ведут к Великому Провалу. Пришли. Просят не шуметь и не фотографировать. Над нами – свод подземной галереи, вскинутый вулканическими газами на немыслимую высоту, под ногами, отделённая от нас лишь хлипким барьером, разверзлась пропасть. Гид бросает в неё камень…
Ошарашенные величием природы, пробираемся к выходу. Неощутимо давит нависшая над головой колоссальная масса, но уходить жаль – лишь младенец неукротимо рвётся наружу. Наверху уже сумерки.

За время обратной дороги наступила ночь. С собой в багаже «совершенно случайно» оказалась диодная ёлочная гирлянда: в темноте бугенвилея, подсвеченная мягким мерцанием, смотрится сказочно, уютно и изысканно (это не я придумала – высказались топающие мимо на ужин эксперты). Ледяное местное пиво, местный козий сыр, босые ноги на балюстраде террасы, ворох впечатлений, укладывающийся в голове… Боже, это отпуск!

Океан постоянно грызёт и точит остров: на карте видна плавная дуга бухты, на деле же бухта превратилась в лиман, отделённый от пролива лавовым гребнем. К этому моменту я уже замёрзла так, что пустилась бы бегом к появившейся из-за мыса портовой деревне – да ноги не несли, намаявшись от прыжков по измытым плитам. Если не идти по дороге, а срезать путь по территории, отведённой под кемпинг, то выйдет короче. Попутно выясняется, что трава, похожая на сбившуюся в ком леску, ещё и ощутимо царапается, так что приходится петлять между кочками, как заяц. У самой окраины деревушки в зарослях жёстких колючек валяется насквозь проржавевший велосипед: видимо, не дотащил какой-то притомившийся турист.

Но это я отвлеклась. Паромчик заполнился народом (не в пример почти пустому утреннему) и шустро добежал до Орзолы: ничем, кроме паромной переправы, не примечательному городишке. К тому же, в нём затеяли замену водопровода: перекопали все улицы, разрыв в каждой аккуратную канаву вдоль и узкие канавки – поперёк проезжей части. Среди пассажиров парома была группа (человек 10) мужчин и юношей с явно выраженными признаками умственной отсталости; после нашей страны сильно заметна разница и в отношении к ним окружающих, и в их отношении к миру: они спокойны и жизнерадостно-любопытны, народ вокруг доброжелателен и воспринимает их как рядовую и привычную часть общества.

Орзола венчает собой полуостров badland-ов, и осталась неосмотренной часть пещерного лабиринта, превращённая неугомонным Цезарем Манрике в ночной клуб, концертный зал и прекрасный символ Лансароте. «Jameo» в переводе с языка аборигенов означает часть вулканического туннеля, потолок которого обрушился в результате взрыва скопившегося газа, образовав круглые отверстия, в которые проникает солнечный свет. Jameos del Agua были оборудованы в туннеле, в потолке которого образовалось два подобных отверстия.

Я оказалась совершенно не готова к фантастическому зрелищу: в провал прихотливой изломанной спиралью спускаются лестницы тёмного лакированного дерева, на чёрных лавовых стенах – зелёные всплески тропических растений, открытое пространство над головой перекрывают оранжевые треугольники тентов, играя на ветру. Террасами сбегают столики, в нишах прячутся тёмные лакированные скамейки, невысокие баллюстрады из чёрного камня ограждают провалы.

На нижнем горизонте пещеры неправильным овалом слабо отблескивает озерцо, чёрный свод отражается в нём, приглушая лазурный цвет воды… и становятся видны белые крабы размером с монетку, крошечными звёздами усеявшие чёрные глыбы неглубокого дна. Несмотря на слепоту, крабики боятся света и шустро от него уползают. Звучит всё та же музыка, похожая на голос горы, плавно вспыхивает и гаснет подсветка, вдоль стены тянется узкая тропка, отделённая от близкой воды низким прерывистым каменным барьером.

А по другую сторону озерца – подъём к открытой площадке, на которой в слепяще-белом обрамлении сияет неоново-голубой искусственный бассейн и, как драгоценности на полотно, брошены экзотические цветы и кактусы.